Кубанский шлях
Шрифт:
Аквонуко перевёл вопрос Иналу, тот одобрительно закивал:
– Конечно, побратим отца. И нам спокойнее будет за безопасность Дарии. И вообще, грозное время.
– Да. Хотя Мансура разбили, но он снова собирает сторонников Газавата на Юге, и его крепко поддерживают турки. Они уже по всей Черкесии расползлись. Ваши тоже укрепляют границы. Быть большой войне, - вздохнул печально Аквонуко.
– И у нас все о войне говорят, - подтвердил Терентий, - Ну, ладно, вы здесь отдыхайте, а я в станицу. Поговорю с Сидором и Мишкой, да и атамана надо предупредить.
На следующий день казаки и черкесы проследовали в селение к Мусе. Сердце Степана дрожало: то ли от волнения, то ли от нетерпения.
В ауле ничего не переменилось. Как год назад, лаяли собаки да скрывали настороженное любопытство соседи. Муса встретил сватов на пороге унэ и пригласил войти в него, а не в кунацкую. После общих приветствий он уединился с Терентием и Аквонуко для разговора, а к молодым людям сопровождаемая Хасинат и невесткой вышла Дари. На ней, поверх широких суженных книзу шаровар, была надета длинная белая рубашка с широкими рукавами и с небольшим стоячим воротничком. По талии рубашка стянута широким поясом с серебряною пряжкою. Сверх рубашки - шёлковый бешмет вишнёвого цвета полуоткрытый на груди и украшенный продолговатыми серебряными застёжками. На ногах обуты лёгкие красные, сафьяновые чувяки, обшитые галуном, на голове - круглая шапочка, с небольшим околышем из смушек. Верх шапочки повит белою кисейною чалмою с длинными концами, падающими за спину. Из-под шапочки вьются распущенные по плечам, подрезанные волосы. И вся она солнечная, сказочная, словно персидская царевна. И хотя ресницы опущены, сквозь них звёздами светятся чёрные ласковые глаза.
Смущённый Степан, не зная, что и как ей сказать, низко поклонился и поцеловал подол её черкески.
– Какая красотка!
– воскликнул изумлённый Фрол, - когда ты сумел разглядеть её, да ещё и понравиться?!
Восхищённо глядя в чудные очи юной черкешенки, Степан говорил, мысленно, конечно:
– Какая ты пригожая, душенька моя! Дарьюшка, дар Божий!
И вопрошал:
– Станешь ли женой, моей голубка ясноокая?
Дари, так же мысленно, отвечала:
– Да! Да! Я за тобой поеду, куда ты скажешь, мой пехлеван!
Но тут вошли в комнату Муса, Аквонуко и Терентий, весёлые и радостные.
Муса благословил молодых, и женщины увели Дарию собираться в дорогу.
После ужина, на котором сваты отведали, сколь хмельна черкесская буза, они преподнесли Мусе подарки, или по-черкесски калым : коня и перстень с драгоценным камнем, как оказалось, очень кстати выменянный у Фрола на кинжал.
– В другое время был бы долгий многолюдный пир, - виновато сказал Муса, - но надо спасать Дари. Я хочу, чтобы она была счастлива. А ты, Степан, добрый, я тебе жизнью обязан. И одной с нами веры. Береги мою дочь!
На рассвете Муса с родичами тайно проводили казаков и Дари из аула.
21. Ногайцы
Пасха в 1786 была ранняя. Степан и Дарья отсеялись, но Степан и Фрол охраняли поле Михаила Держихвоста, который бросал в землю уже последние зёрна. Неожиданно с колокольни церкви разнёсся по полям набат.
Дед Трифон, вернувшись с обедни, прилёг на лавку, вытянув усталые ноги. Простуженная Манефа с трудом забралась на тёплую печь. На ночь её понемногу ещё топили. Услышав набат, сползла с печи и поплелась к храму. Трифон, опираясь на костыль, присоединился к ней.
Софьи не было на обедне, надвигались роды, а чувствовала она себя всё хуже и хуже. Кроме того, страх последнее время не покидал её. Набат, как гром среди ясного неба. Она понимала, что надо спешить в храм, но гадкий липкий страх охватил её всю. Матрена Трусиха, отправив Авдошку к церкви, осталась с попадьёй дома - вдруг надумает рожать.
Со всех концов станицы спешили в храм старики, женщины, дети.
У входа в церковь Колька Бессараб в третий раз возбуждённо пересказывал в лицах события в степи и в правлении, суть которых - убийство табунщиков, угон лошадей и решение Чернецова.
– Атаман, которому сообщил об этом прискакавший с пашни Дормидонт Авдеев, как закричит:
– Давайте, казаки за ними!
Ему возразили:
– Так почти все казаки в поле. Кто ж поедет?
– Пока прискачут, воры уйдут далеко.
Но он распорядился:
– Старики, которые в силе, да казаки, кто отсеялся, пущай седлають коней, а которые с поля придуть, будуть охранять станицу. Не сумлевайтесь, станичники: в обиду вас не дадим!
Вскоре готовые к походу казаки собрались у ворот. Даже дед Фёдор Кобыла подъехал на своём дряхлом мерине. Но его Чернецов развернул:
– Вы, дедуня, очень нужный обчеству человек. Ежели что случится с вами, кто будеть обучать малолетков? Оставайтеся-ка дома, - и сердито поторопил остальных:
– В погоню, казаки! И чтоб к вечеру кони были дома, в станице!
– На ко-о-онь!
– звонко скомандовал Афанасий Бычков. И они помчались.
– А ты ж что остался, Николай?
– А из нас, свободных малолетков, никого не взяли, - сокрушённо проговорил Бессараб, глядя в землю.
– Ничего, Колька, вы тута постоите за нас, - ободрил его дед Трифон.
Станичники разошлись по домам, кроме тех, которых направили в дополнительные дозоры. Возглавил отряд погони Бычков. Также из казаков, которые в силе, в него вошли Шерстобитов, Авдеев, Лютиков.
Степь затянуло туманом. В одном месте, где дорога, по которой скакали казаки, сошлась с другою тропинкой, Сидор Шерстобитов остановился, внимательно рассмотрел каждый куст, прошёл несколько сот шагов по боковой дорожке и, довольный осмотром, велел ехать дальше. Ехали долго, не наблюдая никаких знаков присутствия врага. Однако около полудня Сидор стал опять приглядываться к каменистой почве, по которой местами протекали мелкие ручьи. Около них земля была несколько размягчена. Возле одного из ручьёв он спешился, прильнул к земле и, рассмотрев её, сказал: