Кубанский шлях
Шрифт:
– Какой уж там лазарет? Одна палата всего.
– Не прибедняйся дохтур, усё у тебя здеся, как потребно. Так как себя чувствують больные?
– Больные? Хорошо себя чувствуют, господин старший урядник. Федоту обработал рану, наложил повязку, и он уже домой пошёл, к молодой жене. Ранение лёгкое!
– Гм, молодица ядрёная, - хмыкнул урядник, - она его уж вынянчить. На руках носить будеть. А Спиридон?
– Ему тоже лучше, но что потом будет, ещё не знаю. Наверное, останется хромота.
– Жаль. Добрый казак.
–
– Без ног остался, пришлось отрезать. Лопочет что-то по-своему, вроде, Богу магометанскому молится.
– Ну-ну.
– Да ты проходи в палату, Афанасий.
Бычков вошёл в палату и одобрительно воскликнул:
– О, вы, немцы, любите порядок - сразу видно, такая чистота, что и плюнуть некуда.
– Это Ян старается.
– Иван? Ну, как тебе он?
Афанасий всех инородцев называл на русский манер, Клауса - Николаем, Яна - Иваном. Ему казалось, что так будет в станице больше порядка.
– Непонятный. Больше знает, чем говорит.
– Ты, енто, присматривай за ним. В мутном омуте черти водятся, - шепнул урядник Рильке и подошёл к лавке, на которой, за неимением пока кроватей, лежал обескровленный, с проваленными глазами Спиридон Авдеев и слегка постанывал.
– Как ты, Спиридоша?
– участливо спросил Бычков.
– Уже легче, спасибо лекарю, - прокряхтел тот, пытаясь приподнять голову с подушки.
Афанасий поправил ему одеяло и нарочито бодрым голосом проговорил:
– Терпи казак, атаманом будешь!
– Уже не буду. Какой из меня атаман? Хромой-то, - чуть слышно выговорил раненый.
– Хромые таперя дюже ценные, Спиридоша. Война.... Да ты не горюй, девки все пузыри на окнах полопали своими глазишшами, ждуть тебя и твою гармоню.
– Дядька Афанасий, подь ближе. Нагнись, скажу что-то.
– Ну?
– Бычков приблизил ухо к губам Спиридона.
– Думается мне, что этот поганый не ногаец вовсе.
– А хто?
– напрягся урядник.
– Турок, вот кто? Спытать бы его, вражину, - зло прошептал Спиридон Авдеев.
– А ты почём знаешь?
– Все они татары по языку, но разница в разговоре есть, я знаю, только объяснить не могу. Да вы спросите Мишкину туркиню. Ещё дед Кобыла знаеть их язык. Он же на туретчине пять годов жил, хорошо по-ихнему гутарить.
Бычков искоса глянул на пленного. Смуглая кожа обтягивала удлинённый череп, будто нарисованные чёрные брови, карие, слегка раскосые глаза с синими кругами. Ногай как ногай. А может, и турок.
– Ладно, разберёмся, Спиридон. Не убежить без ног-то.
Урядник положил на столик у изголовья больного узелок со снедью:
– Лукерья передала. Ешь, казак, выздоравливай скорее, - и подмигнул, - Авдошка заждалася тебя, прийтить грозилася. Ты, енто, как говорять старики, у лекаря лечиться лечися, но прежде Господу усердно помолися, так Он и лекаря на ум наставить, чтоб на ноги тебя поставить, - ласково добавил он.
– Терпеливый казак, и всё исполняет, - Рильке пощупал
– Ну, Николай, Бог тебе в помощь. Я пойду, - Бычков направился к выходу, потом вспомнив просьбу Рильке, приостановился, серьёзно проговорил:
– А прошение твоё рассмотрим, не беспокой себя попусту. Будеть палата.
Разговор со Спиридоном Афанасий не забыл и на следующий день явился к Рильке в лекарню с Фёдором Кобылой.
Старый казак, войдя, перекрестился на угол и, не обнаружив в нём иконы, попенял на то Клаусу, затем, поздоровавшись со Спиридоном и оглядев помещение, одобрительно кивнул:
– Гарно, як у вийсковым лазарете.
Старик не спешил с допросом пленника. Он подошёл к молодому Авдееву, жалостно спросил:
– Як ты?
– Лучше, дедуня.
Кобыла приободрил парня:
– Добре, Спыре, вы покозакувалы, отигналы нэхрыстив от станыци. А що ранен, так то козаку Бог засчитае.
Спиридон благодарно улыбнулся краешком губ.
– Батькы булы?
– Приходили.
– Мабудь, тэж дякують Бога, что сын живота нэ лышився, - перекрестился Кобыла, - Мыхайлу жалко, - вздохнул он, - а тоби йисты бильшь трэба. Выздоравлюй скорейшь, хлопэць, - старик ласково дотронулся до руки парня и лишь потом обратил свой взор на пленника.
Перевести раненого для допроса было некуда, и дед сел на край лавки, на которой тот лежал. Кобыла пристально посмотрел татарину в глаза и спросил по-турецки имя. Тот понял и ответил, вращая зрачками глаз и яростно скрипя зубами:
– Джебраил.
"Гаврила", - про себя отметил Бычков и велел старому казаку:
– Спроси, скольки их, турков, тута и что они хочуть делать. Да, и допытайся, есть ли у них артиллерия?
Фёдор спрашивал спокойно, медленно проговаривая каждое слово. Турок, свирепо сдвинув брови, выкрикивал оскорбления и ещё какие-то гневные фразы, на что старик не отвечал, бесстрастно продолжая допрос. Наконец, Джебраил, дико взревев, дёрнулся и, морщась от боли, с трудом перевернулся на левый бок, лицом к стенке, давая понять, что разговор окончен.
Все выжидательно смотрели на Фёдора Кобылу.
– Джихад! Ризать нас будэ турка. Чуетэ?
– Нехай тольки попробують. Поглядим, кто кого. Казаки никому не кланяются!
– гордо взвизгнул Бычков.
Они вышли на улицу. Из рассказа Фёдора Кобылы Афанасий узнал некоторые подробности: Джебраил действительно турок, и нерядовой. Он приглядывал за ногайцами, чтобы те, собаки, не переметнулись к русским. Он также еженедельно сопровождал отряд к аге для получения кошта . Большинство ногайцев поддерживают священную войну против русских, но есть среди них и предатели. Ещё он сказал, что мы, русские, должны трепетать, потому что скоро придёт тысячный отряд воинов, вооружённых до зубов, и сотрёт с лица земли нашу станицу и другие селения. Потому что это земля - турецкая. Оружия и воинов, говорит, у них - тьма.