Кубок Брэдбери-2022
Шрифт:
– Не верите вы, похоже, в Новую Бравию…
– Почему? Наоборот. Говорю же, новому времени – новое оружие. А я… ворчливый музейный работник, которому жаль экспонаты. Не могу их бросить, хоть и переквалифицировалась на автоматику.
Евлалия выдохнула дым. Её сердце тикало, пригрев драконью душу рядом с душами других часовых. Там ещё оставалось место и для других аниматонов.
Наит Мерилион
Билась красная птица…
Внутри отца билась красная птица. Даже сейчас,
Вэ тогда был совсем маленьким – внутри его клетки все еще томилось яйцо. И пока он шел к разломанному отцу, он до последнего надеялся, что тот жив. Но чудес не бывает. Клеточники не могли жить без птицы внутри.
Чайник засвистел, где-то в спальне заверещал будильник.
Вэ ненавидел людей за их грубость, жадность, эгоизм. Но Симку полюбил. Он налил кофе, нарезал тонкими ломтиками сыр, вытащил блюдце с оливками.
Симка вышла босиком, как и всегда. Звякнул тостер. Вэ достал подсушенный хлеб, разрезал томат на четвертинки. Все это, пока Симка морщилась от солнечного света и надевала тапки, которые Вэ по традиции снял, переходя от плиты к столу.
Неизменно Симка желает доброго утра его птице, но ему – почему-то никогда. Поднимает его рубашку и кладет в клетку маленький комплимент в виде надкусанного ломтика сыра, кусочка хлеба. О съест хлеб, но крошки обязательно оставит. Капризный нрав. И Вэ убирает остатки хлеба после завтрака. Так и от «доброго утра» Симки ему достаются только крошки.
– Я снова не выспалась. Бессонница. Порой мне кажется, я не могу думать ни о чем, кроме работы.
Симка взяла кружку с кофе и сделала аккуратный швырк. Могла не осторожничать: Вэ проверял температуру.
– Идеально, – четко произнесли ее губы.
Эта неделя у Симки очень важная – выборы Головы районного политического круга. Симка – политик, а все политики лгут. Такой склад характера. Но Симка – дело другое. Вэ невозможно обмануть, как и любого клеточника: они все до одного не воспринимают слова на слух, но с феноменальной точностью распознают тона и полутона человеческой речи. Именно они выдают истинные намерения говорящего, но люди акцентируют внимание на словах, поэтому так легко попадают в клетку лжи.
Симка была честна всегда и во всем, и Вэ восхищала ее верность правде и своему мнению. Она жила политическим кругом, одна из первых приходила на работу, а уходила последней. И даже по возвращении домой могла час простоять у подъезда, терпеливо выслушивая жалобы и предложения соседей. Наверняка она и им сможет помочь. Конечно, тогда, когда станет Головой. Порой такая страсть к политике казалась Вэ одержимостью, порой он думал, что, если бы Симка была клеточницей, внутри нее по меньшей мере жила бы целая стая птиц, вопреки природе и всем законам. А как иначе объяснить эту неутомимую страсть к своему пути? Район заслуживал такую Голову, как Симка. И это только начало ее головокружительной карьеры. Ведь у такой удивительной женщины непременно будет великий путь.
Симка поцеловала Вэ в щеку, провела пальцами по прутьям клетки, расстегнула несколько пуговиц на рубашке, чтобы увидеть горящую О, и, бросив свое коронное «и не забудь выбросить мусор!», попрощалась и выпорхнула за дверь.
В окно билась муха. Вэ открыл его настежь, выпустил заложницу и долго смотрел вслед убегающей Симке на ее ножки в прозрачных колготках и цокающие по асфальту красные туфельки.
Все-таки люди бывают разные.
Красная птица билась в груди отца, а потом погасла. Птицы бились в груди сотен, тысяч…
Противоречивые чувства к людям разрывали Вэ, и только его птица тихо напевала мелодию надежды.
В двадцать три года Вэ выпустили из интерната и признали дееспособным. Новые документы, имя. И вот он уже не Вэ, а Веймерин.
Он прекрасно говорил, ничем не выдавая в себе клеточника. Освоил быт людей, их культуру, потребности. Окончил медицинский. Вэ прекрасно вписывался в общество и уже видел тот момент, когда откроет всем свою желтую птицу. Она будет петь об истории его народа, о прошлом, которое нельзя забыть. И миллионы будут ее слушать, потому что Вэ будет стоять на вершине. Ведь порой люди слушают только тех, на кого нужно смотреть, задрав голову.
Но когда Вэ встретил Симку, он понял о людях совсем иные вещи… и сам открылся ей.
У Симки навернулись слезы от восторга, от проявленного к ней доверия и еще бог знает от чего. Симка вообще натура эмоциональная.
– Какая она! Горит так ярко! Как же я хочу, чтобы темными вечерами мне никогда больше не требовалось включать электричество, – Симка сложила руки на груди, как делали люди, когда молились, подняла глаза к потолку вместо неба (но кусок бетона не помеха, Бог и так увидит), покосилась на Вэ.
– Тебе не потребуется, О будет гореть для тебя… Для нас.
– О… Имя такое странное. Можно называть ее Огоньком?
– Пусть так. Вам нужно много букв, я понимаю.
Вэ во всем хотел понимать Симку.
Ярко-желтое перо О вылетело из-под рубашки и упало на горячий асфальт. Вэ тут же его поднял, осмотрелся: кажется, никто не заметил…
Асфальт стал совсем мягким под лучами беспощадного августовского солнца. Но даже в такие дни нужно носить плотную темную рубашку и легкий шелковый платок, чтобы никто не заметил, что у него вместо груди – клетка, вместо горизонтальных ребер – вертикальные прутья, вместо сердца – птица, которая ко всему прочему светится, стоит только ей испытать сильные эмоции.
Птица из груди клеточника сулила успех любого дела и любого начинания на протяжении нескольких лет. И потрошители получали баснословные суммы. С помощью птиц успешно разворачивали военные конфликты и так же их завершали, продавали несчастным, столкнувшимся с горем болезней, преподносили в качестве подарков скучающим любовницам и супругам, сбывали компаниям, выставляли на закрытых аукционах. Вэ всегда с подозрением смотрел на людей, чей взлет был стремительным и порой необъяснимым. Но Симка говорила, что нельзя смотреть искоса на всех вспыхнувших звезд общества: «Нельзя подозревать всех. Это патология».