Кудис
Шрифт:
Я осекся, вспоминая случай, который и заставил меня так яростно спорить в этот раз. Это случилось месяц назад, и я никак не мог решить, как к этому относиться. Я подумал, не рассказать ли ему, но, пока я раздумывал, он захватил инициативу.
– Нет никакой другой ветви, – твердо, как фанатик, повторяющий молитву, произнес он, затушив сигарету в переполненной тарелке, которая заменяла нам пепельницу. – Есть физика, есть химия, есть математика. И вряд ли в каком-то из миров, 2+2 будет равняться 5. Они умирают, потому что повреждения критичны, если они не критичны, тело справляется и «оживает», просто мы не обладаем рентгеновским зрением или зрением, как у микроскопа, поэтому не видим всей картины. А если бы мы увидели, ничего сверхъестественного в смерти или жизни не осталось бы – ты просто заметил бы, что большинство клеток повреждены и уничтожены, следовательно, организм не может продолжать функционировать. Если же он балансирует между, всё решают опять же эти мельчайшие частицы – в каких клетках больше целых и неповрежденных…
– Так вот что ты делаешь, – поинтересовался я, грустно ухмыляясь, – ты не живешь, ты «функционируешь»?
– Тебе не говорили, что философия – наука для неспособных к настоящей науке?
– Угу, – хмыкнул я, закуривая и откидываясь на спинку продавленного дивана, – а хитрость – ум дураков, а наглость – храбрость для трусов.
Я сделал затяжку и подался вперед, наставляя на него пальцы с сигаретой.
– В Индии, по-моему, родился мальчик, об этом много писали в свое время. Едва научившись говорить, он сообщил, что его зовут совсем не так, как назвали родители, сказал, что живет в каком-то городе, в соседнем штате, и что у него есть жена и дети, что он работал каменщиком, причем он произносил название и термины, ни разу не звучавшие в доме.
Юра открыл было рот, глаза его сверкнули, но я знаком попросил его помолчать.
– Родители, по просьбам малыша, отвезли его туда, куда он говорил, причем он показывал дорогу, потому что они сами ни разу там не бывали. И что же? По указанному адресу проживала женщина, которую звали так, как он сказал, она стала вдовой в тот самый день, когда малыш появился на свет. Он спрашивал ее о таких вещах, которые знать не мог никто, кроме супруга и отца, вырастившего детей, которых, кстати, звали так, как он и говорил. А? Каково? Где тут место твоему подсознательному ЦРУ??
– Ага. Я слышал кучу таких историй. И тебя не настораживает, что такое частенько происходит в Индии, где все слепо верят в эту чушь? – снисходительно поинтересовался Юра, глядя на меня, как на недоразвитого ребенка. – А почему, скажем, в Европе или Америке, да хоть в России таких случаев как-то не наблюдается? Может потому, что у нас верят в другое и рассказывают истории об ангелах, которые подхватывают тебя, когда ты бухой падаешь с полки в поезде, или про ад и рай, которые видят те, кто балансирует на грани жизни и смерти, или про лики Иисуса, которые то в облаках, то в листве, то в песке… Я могу еще долго продолжать. Родители того мальчика захотели легких денег, там ведь все нищие, а дети с их пластичной психикой всегда готовы верить во всё и делать то, что хвалят родители. Вот они и придумали эту историю. Легко ошибиться, когда не знаешь всех фактов. А в нашем мире крайне редко можно узнать и увидеть полную картину, вот мир и обрастает суевериями, заполняя нехватку знаний криками о чуде. Пугает, другое: что ты, образованный человек, врач, веришь в такие наивные и глупые сказки.
Он наставил на меня указательный палец и твердо и произнес, ставя победную точку, как ему казалось.
– Любое «чудо» – это неполная картина или неправильно понятые факты. Вот и всё. Любое, абсолютно любое.
Он триумфально глянул на меня, явно придерживая козырного туза в этом споре.
– Расскажу тебе одну историю, между прочим, это исторический факт, а не сплетни из газетенки или интернета. Итак, знаешь, кто такой Христофор Колумб?
– Не перегибай, – бросил я. Он понял.
– В общем, колонизация нового континента – процесс небыстрый. И на первых этапах колонизаторы полностью зависели от местных жителей, пахать и сеять они еще не могли и нечем было, поэтому кормились тем, что добывали и обменивали у местного населения. Однажды вождю местного племени надоело их кормить, и он заявил, что больше иноземцы ничего не получат. Это грозило голодом. Тогда Колумб, образованный европеец, понимающий, что знания – сила и преимущество, нашел гениальны выход. Он пригласил вождя к себе в день солнечного затмения, астрология ведь была очень развита уже тогда, он рассчитал время так, что вождь оказался у него за несколько минут до начала явления. И тогда он прямо сказал вождю, что европейцы – союзники богов и что он умеет управлять солнцем, и если вождь не даст ему всё, что он хочет, он закроет солнце и погрузит мир в вечную тьму. Вождь послал его подальше, а Колумб, усмехнулся и говорит: «Ну, сам виноват», хлопнул в ладоши или произнес «заклинание», никто точно не знает, но солнце действительно стало исчезать. Необразованный суеверный вождь упал на колени и стал молить вернуть светило, каяться и сулить всё, что пожелает такой могущественный человек. Ну, и когда Колумб «простил» его, солнце вернулось. Вот тебе и чудо. Как и любое другое.
Я хмыкнул и кивнул. Это был сильный аргумент. Но одна история обмана не может быть мерилом целого мира, в котором мы – как человек со свечкой в подземном лабиринте, и если на то пошло, я тоже видел кое-что чудесное, по крайней мере, мне оно показалось именно таким, поэтому я не сдавался.
– Ну, а про клиническую смерть я даже знаю, что ты скажешь: мол, наш мозг устроен-то по одному принципу, и по каким-то еще неоткрытым причинам, в момент кислородного голодания он продуцирует совершенно одинаковые галлюцинации или видения….
Юра активно закивал и развел руки в стороны, как бы говоря, вот видишь, ты не такой глупый, сам дошел наконец до истины.
– Но ты не учитываешь одну решающую мелочь, – я хитро улыбнулся, – почему-то все люди, из разных стран с разными вероисповеданиями, или полным его отсутствием, и культурным опытом, видят неизменно какое-то существо, решающее, останется ли душа в том мире или вернётся в этот. И вот пока мы с мольбами и проклятиями реанимируем тело, кто-то решает, оживет оно или нет. Причем тут мозг или кислородное голодание? Факт: как только душа или личность, назови как хочешь, получает разрешение или приказ вернуться в тело, оно оживает, а до этого, несмотря на все наши сверхнаучные усилия – оно мертво.
– Ну и что? – упрямо сказал Юра, хмурясь, он и сам слышал пару таких признаний из первых уст – в кардиологии люди иногда оказываются между двумя мирами.
– А то, – я сладко улыбнулся, – что ты проиграл…
И тут дверь ординаторской вдруг распахнулась, на пороге стояла взъерошенная медсестра, этот взгляд и эту ситуацию мы оба знали уже наизусть. Сценариев в нашем театре не так уж много, и все они поставлены и сыграны миллионы раз.
– В приемном – Армагеддон! – выпалила она, – автобус со школотой съехал с дороги, никто не умер, но они все там и все орут. А у учительницы и у чьей-то бабки, кажется, инфаркт. По крайней мере, они так говорят.
– Предупреждения не было… – рассеяно проговорил Юра, всё еще не отойдя от нашей дискуссии.
– Потому что ничего катастрофического там нет, – молоденькая медсестра закатила глаза, – у меня парень в полиции, он как раз туда выезжал, говорит, они еще полчаса там орали, не могли решить, в какую больницу поедут.
– Я нужен? – спросил я, обреченно вздыхая, мы с Юрой сегодня дежурили, шел уже седьмой час, и кроме нас и еще нескольких запертых в этих стенах на ночь дежурных врачей из других отделений, рассчитывать было не на кого.