Куклолов
Шрифт:
Четыре гнезда были заполнены. Три пустовали. В среднем, в котором всегда просвечивал красный бархат, лежала она – та, на которую отец променял маму.
Нет, не Наталья, конечно. Изольда.
«Вот, знаешь, говорят – страшная красота. Неземная. Это про неё», – вспомнились слова отцовой любовницы.
У Олега в голове всплыло – космическая. Если бы его попросили описать Изольду точнее, он бы не смог – даже в куда более спокойном состоянии, нежели теперь. Космическая – с молочно-белыми в лучах стерильных банковских ламп волосами, с белой до прозрачной голубизны кожей, с жемчужно-розовыми, но тоже почти белыми губами. Тёмные, опушённые смолисто-чёрными ресницами глаза. Хрупкие запястья. Тонкая шея, отливающее голубым и розовым воздушное платье…
Кукла смотрела
3
Канекалон – ненатуральное волокно, очень похожее на настоящие волосы.
Он поймал себя на том, что голос в голове, выстраивающий все эти фразы, оценивающий куклу, определённо принадлежит отцу. Кажется, впервые в жизни это не навеяло скуку, не взбесило. Это казалось не просто интересным; это казалось жизненно, необходимо важным в данную минуту.
Не удержавшись, Олег, едва касаясь, провёл подушечкой по белой руке куклы. Тёплая и бархатная, словно живая. Не полиуретан, не ткань, не пластик – тьфу, тьфу! Возможно, мягкий винил; это он выяснит позже, да и надо ли..
– Всё в порядке, – не узнавая своего голоса, прохрипел Олег. – Я забираю их сейчас же.
Уже на ступенях банка ветер прогнал кукольный хмель. Дурман слетел с глаз; Олег, словно и не было последних сорока минут, с удивление поглядел на чемодан в руках. Вдруг вспомнил, чего этот чемодан стоил матери. Порыв – швырнуть его, разбить кукол вдребезги – был мощен, но миновал мгновенно. Разрываясь между нежностью и ненавистью, неся кукол, как самый драгоценный и опасный груз, Олег пошёл в общагу. О том, чтобы перенести их в другой сейф, спрятать, расстаться с ними – не было и речи.
Он спрашивал себя, что толкнуло его на этот внезапный бег – банк, сейф, чемодан. Неужели всего лишь стихотворение? Всего лишь память?
Неужели отцовское сумасшествие пустило корни и в нём?
А ещё – как же так вышло, что за всеми этими событиями, за всеми хлопотами он даже не узнал, не вспомнил, как, когда, где похоронили отца?..
Глава 8. Общага
Чемодан оттягивал руки.
Добравшись до студгородка, я так вымотался, что и не подумал зайти в продуктовый. Но голода не было; внутри царила удивительная, воздушная пустота. По ходу, как говорил батя, сегодня я питался эмоциями. Я взобрался на крыльцо (на этот раз лавка пустовала, и никто не курил), задрал голову, рассматривая окна. Кое-где, как и в городских домах, ещё сияли новогодние фонарики, кое-где сквозь цветные шторы просвечивали такие же цветные лампы: окна горели зелёным, синим, жёлтым, бордовым, оранжевым. Кое-где штор не было вообще. Я попробовал найти глазами свой закуток на втором этаже, но даже не смог сообразить, в какую сторону от крыльца смотреть: вправо или влево. Ладно, шут с ним… Отдышавшись, я вошёл в холл. Охранника не было, и я беспрепятственно завернул к лестнице. По коридорам вяло прогуливались жильцы – бормотали что-то, шаркали, словно все разом чего-то обкурились. Или это со мной творилось что-то не то… Однако при виде меня народ оживлялся, поднимал головы, пялился на чемодан. Я покрепче прижал его к груди и прибавил шаг.
Ввалился в комнату. Внутри было душно, противно пахло тухлой едой. Вспомнил, что не доел и не выкинул картошку. Осторожно положил чемодан на разворошенную кровать, не удержался и принялся открывать.
Щёлкнули застёжки. Бархатное нутро мягко
Я склонился над чемоданом, вдохнул сладковатый, портновский запах пыли, тканей, мела. Быстро осмотрел кукол: как они перенесли дорогу? Вроде бы ничего. Широкие резинки-крепления, благодаря которым куклы держались в своих гнёздах, сработали на славу, только у Орешеты чуть сбилась борода. Кабалет так и сиял здоровьем и весельем; Онджей натужно улыбался толстыми, мясистыми губами – наверное, из фоамирана 4 : уж слишком скульптурные, с трещинками, со складками – совсем как человечьи…
4
Фоамиран – декоративный пенистый материал, применяемый в различных видах рукоделия.
Осмотр Изольды я нарочно оставил под конец – старался не глядеть на неё, пока оглядывал других кукол. Но, удостоверившись, что с остальными всё хорошо, наконец отдался её зову. А Изольда звала – как иначе можно назвать салатово-голубое, пульсирующее свечение её волос, взгляд из-под полуприкрытых ресниц, всю исходившую от неё белизну?.. Я улыбнулся и посмотрел на куклу.
– Неземная.
Мне показалось, на её щеках проступил румянец. Я усмехнулся над собой и аккуратно закрыл чемодан. На миг захотелось взять её в руки; впрочем, не только Изольду, их всех: все эти крохотные оборки, пряжки и башмаки, выверенные лица, нарядно подробные одёжки, трепетавшие на сквозняке волосы… Но не грязными же пальцами, не пыльными ладонями, трогавшими невесть что в столовой, библиотеке, банке, было их трогать!
И да. Эта, космическая, Изольда не имела ничего общего с той, что я видел у отца раньше. Оригинал и подделка. Фальшивка против сверкающего бриллианта. Я уже не испытывал к этой кукле прежней ненависти; скорее, она казалась больным, но очень красивым зверьком – что-то внутри требовало помочь ему, укрыть и спрятать. Беря такого зверька в руки, ощущаешь брезгливость и нежность.
Я накинул на чемодан казённое покрывало и метнулся в сторону кухни. Наверное, где-то должна быть и умывалка, душ, но разыскивать не хотелось. Хотелось поскорее вымыть руки, умыться, смыть с себя эти улицы, эти стихи, эти кодовые слова… Впрочем, стихи – незачем. Стихи, наоборот, хороши…
Ополоснув лицо в жестяном кухонном корыте, я вернулся в комнату. Её неухоженность, пустота, бардачность резанули по глазам. Не скажу, что я особый чистюля, но нашу квартиру мама всегда держала в порядке. А здесь… Необжитость накладывалась на устроенный мной хаос, и это казалось не просто неправильным – невозможным. Я представил себя на месте Изольды: притащили в какую-то дыру, в какой-то колодец за решёткой… Поморщился. Аккуратно переставил чемодан на стол, заправил кровать, вернул чемодан на место. Достал влажные салфетки и тщательно протёр пыль – подоконник, столешница, спинка стула, тумбочка, ручки шкафа и двери. Салфеток ушла целая пачка, но стало ощутимо лучше. Раскрыл окно, чтоб проветрить. Попытался сообразить, смогу ли вымыть пол. Смогу-то, конечно, смогу, но ни ведра, ни тряпки… Всё-таки нужно найти здесь туалет или какую-то каморку, подсобку… Кажется, вчера я видел уборщицу в синем халате – должна же она где-то хранить свои швабры.
Я запер дверь и отправился на поиски. По коридорам гулял весёлый матерок, из кухни несло подгоревшим мясом. Отметив, что мне по-прежнему не особо хочется есть, я обнаружил, что мужской душ расположился прямо напротив моей комнаты: узкое, влажное помещение, обделанное тошнотворно-персиковым кафелем. Пахло, к счастью, приемлемо. Я толкнул скромную боковую дверь – она не поддалась, но трухляво всхлипнула. Я поддал сильней, дверь распахнулась внутрь, и я оказался в той самой каморке, о какой мечтал: вёдра, швабры, веники и тряпки на любой вкус. Надеюсь, местная уборщица не рассердится, если я воспользуюсь казённым имуществом.