Куклолов
Шрифт:
– Отец ведь просил тебя не трогать этих кукол? – ровным, спокойным голосом спросила она.
От неожиданности я покачнулся на табурете и едва не грохнулся. Мама подхватила меня, помогла слезть. Повторила:
– Ведь просил?
Я хмуро кивнул.
– Так зачем ты полез?
– Хотел посмотреть. Просто посмотреть!
Я вскинул глаза на маму, отчаянно, в третий раз пробормотав:
– Посмотреть! И всё!
– Папа тебе не объяснял, прочему туда лезть не надо?
Её голос начал подрагивать, но тон всё ещё оставался спокойным, даже прохладным. И смотрела она строго, почти рассерженно. Меня эта сердитость изумила: мама редко
В общем, на кукол мне поглядеть не удалось. Правда, отругав, мама всё же сжалилась, объяснила, что куклы эти – коллекционные, большая, очень большая ценность. А кроме того, такие безобразные, что навевают дурные сны.
– Это особые куклы, – с нажимом повторила мама. – Герои страшной сказки. Мы с папой не хотим, чтобы ты с ними играл.
Мы с папой. Это «мы с папой» меня так поразило, что я кивнул, даже не обдумав толком, что за такая плохая сказка. «Мы с папой»! Я с детства знал, видел, что отношения у них так себе, шаляй-валяй, не чета киношным семьям. Но после всяких «Денискиных рассказов» так хотелось нормального, весёлого, чтобы просыпаешься, идёшь в кухню – а там мама с папой смеются…
В общем, застило мне мозги это «мы с папой», я всю ночь промечтал, как мы вместе будем по зоопаркам ходить, по бассейнам, по аттракционам… Засыпал такой счастливый. Тем более что, когда отец пришёл, мама его встретила не упрёками, а тихим говором, и батя в ответ не ворчал, а тоже тихонько что-то говорил. Мама засмеялась, и отец ей вторил. Я это слышал сквозь дрёму; решил уж было, что мои мечтания и чаяния сбылись.
Правда, наутро всё пошло-поехало по старому, и день начался с воплей отца.
Глава 3. Куклы
Как и планировал, Олег позвонил отцу наутро. Механический голос отрезал: абонент разговаривает по другой линии. Повинуясь нахлынувшему раздражению, он швырнул телефон по столу, но всё же успел поймать: не лучшие времена, чтобы покупать новый.
Голод мучил ещё с пяти утра; Олег не помнил, спал ли ночью – мерещились то мать, то отец, то воспоминания наплывали, загораживая реальность. Проворочался с боку на бок, прислушиваясь к непривычной тишине. Обычно в родительской комнате то и дело скрипела кровать, кряхтел батя, шлёпали по линолеуму шаги. Иногда мама вставала, бралась за непроверенные рефераты – свет планшета пробивался сквозь щель под дверью, и засыпалось при нём куда легче. А сегодня было тихо. Только бубнёж соседского телевизора сверху, гул холодильника, капанье воды. Нежилые, неживые звуки.
– Не трогай, пожалуйста, – вслух произнёс Олег, не зная, зачем, кому адресует эти слова, что хочет сказать. Услышав свой голос, испугался: дошло, что он остался один – по крайней мере, этой ночью, в этой квартире. Может быть, не стоило так орать на отца.
Снова выплыли, навалились воспоминания. Приходили в голову идиотские хорроры, от которых днём хочется смеяться, а ночью – покрепче завернуться в одеяло. Олег порадовался, что не начал принимать психотропы, как советовала психолог в больнице. С них, говорят, галюны ловят. Этого только не хватало. Правда, после таких мыслей сразу начало мерещиться что попало. Олег
Голод подтачивал; он доел сосиски, нашёл под комодом деньги, хотел пойти в магазин, но вспомнил, что супермаркет только до одиннадцати. Куда в шестом часу поедешь? Олег знал, что в их районе есть ещё ларьки, но они тоже вряд ли работают ночью.
Облупленные пластмассовые часы показывали начало девятого, когда он взял телефон и второй раз набрал отца. Уже почти нажал на вызов, когда рука дрогнула.
За окном клубились сумерки, солнце, если и поднималось, то где-то, за домами, в толще снежных туч.
Олег посмотрел на телефон. Затем на улицу. Подбежал к подоконнику, выглянул, прижавшись лбом к стеклу, несколько секунд рассматривал пустую, запорошенную площадку перед подъездом.
Отца нет дома. Никого нет дома, кроме него. Никто не мешает ему забраться в тот чемодан.
Он рванул в комнату (теперь вставать на табуретку, чтоб дотянуться до антресолей, не требовалось) и зашарил по верхней полке. Ладонь загребала пыль, шматки бумажек, старые чеки… Олег, чертыхаясь, смёл мусор на пол, залез рукой глубже. Обшарил даже углы, хоть и знал, что уж туда-то громоздкий чемодан точно бы не вместился. В тупом упрямстве пододвинул стул, взобрался – жалобно, противно скрипнуло сиденье, – осмотрел углы с той тщательностью, с какой в детстве перетряхивал ветровки в поисках монет. Чемодана не было.
Ну конечно. Разве батя мог бы оставить своё сокровище. Сокровище, разорившее, погубившее семью.
В мгновение ока перед глазами пронеслись бесконечные спектакли отца, его отлучки, отъезды, скандалы шёпотом в кухне, слёзы и крики мамы, пёстрые либретто с исписанными полями, подвыпившие друзья, бутафорские свечи, бархатные лоскутки, стружки засохшего клея, похожие на обрезанные ногти, разбросанные по всему полу…
Ему показалось, что пахнуло воском. Этот сладковатый, плотный, театральный запах Олег знал слишком хорошо и ненавидел уже достаточно крепко. Запах душил, запах напоминал о тесных плесневелых каморках, где хранились куклы. Он с трудом отвернул ручку, распахнул окно и упал в кресло. Откинулся на спинку. Закрыл глаза.
Проснулся от холода: за окном стояло малиновое зарево, кричали птицы, руки были ледяными. Олег выхватил из кармана телефон и набрал отца.
«Абонент временно недоступен».
Олег встал, прошёлся туда-сюда по комнате, оделся и вышел. На маминой карте оставались кое-какие деньги. Надо было купить хотя бы еды.
Морозный воздух вспорол лёгкие, в носу снова то ли защекотало, то ли закололо. Олег натянул рукава на покрасневшие пальцы, постоял, привыкая к солнцу, и по скрипящему снегу пошёл в супермаркет.
Хотелось борща. Очень хотелось борща, отчаянно, до одури. Олег совал в корзину морковь, картошку, лук, томатную пасту. Поминутно оборачивался: казалось, мама стоит за плечом, готовая подсказать или одёрнуть. Но за плечом толпились только незнакомые тётки, утренние грузчики и заспанные кассиры.
– Что ещё надо на борщ? – негромко, но вслух, чтобы привести мысли в порядок, спросил Олег. – Картошка. Лук. Мясо. Мясо надо…
Он прошёл к мясному прилавку, долго вглядывался в замороженные окорочка, лотки с фаршем, розовые куриные тушки. Выбрал самый аккуратный на вид жёлтенький лоток с каким-то крыльями. Мясо – оно и есть мясо, какая разница, что класть в кастрюлю.