Кукольный дом
Шрифт:
Лимптон нелепо охал и стонал, поднимаясь на носки, и быстро качал рукой, осуществляя столь желанную трату своих чресл. Одна струя за другой вылетала из щели его члена, пачкая заштрихованные обои. Но удовлетворительная улыбка Лимптона превратилась в отталкивающую гримасу мгновением позже, когда до его ноздрей дошёл... запах настолько ядовитый, настолько резкий, словно летящий кирпич столкнулся с его лицом.
«Во имя Неба и Земли, что это такое?» - подумал он, задыхаясь.
Сказать, что это необъяснимое зловоние было в сто раз хуже, чем запах слизи на дне мусорного бака или мясной консервной банки, оставленной на солнце, совершенно не соответствует подходящей аналогии. Просто я скажу, помимо этой безуспешной попытки, что зловоние не подлежит дальнейшему описанию.
Ошеломлённый, Лимптон включил ночник, чтобы определить источник запаха, заподозрив что-то в унитазе; однако быстрая проверка показала, что он ошибался. Затем его взгляд был направлен на обильные струйки спермы, которые он выпустил на стену, и...
«Теперь это выглядит как ром!»
Эти струйки не были из спермы; они были черноватого, коричневатого, болезненного цвета, и Лимптону не нужно было сильно наклоняться, чтобы определить источник зловония.
После этого его сильно вырвало в унитаз, после чего он почувствовал себя немного лучше в физическом смысле, но намного хуже в смысле не физическом. В самом деле, когда струи черноватых, коричневатых, тошнотворных, ужасно пахнущих помоев вылетают из пениса в момент оргазма, можно было бы разумно заподозрить зарождающуюся неисправность репродуктивного тракта.
«Бьюсь об заклад, эта шлюха, дочь Брауна, заразила меня сифилисом!» - бушевал он.
Потом ненавистный взгляд снова на дом Левенторпа, но окно, в котором девушка показывала себя, было тёмным.
А потом?
Лимптон выдохнул с облегчением. При повторном рассмотрении ужасающих струек он обнаружил, что они не были отвратительного цвета или дымились от этого мерзкого зловония, а были не более чем обычными брызгами семени.
Отсюда опять же самое прозаическое объяснение: всего лишь отголоски сна! Да, испорченная эякуляция, эти адские куранты и, возможно, даже окно Джейн Левенторп - всё это плод воображения!
Лимптон неуклюже спустился вниз, чтобы в предрассветные часы встретиться с холодильником.
«Всего лишь глоток чего-нибудь», - скомандовал он про себя.
Но команда испарилась, когда он заметил ожидающую его жестяную сковороду диаметром тридцать сантиметров с запеканкой из мяса и картофеля. Он недолго раздумывал над этим. (И вы извините эту дерзкую эрудицию, но нож для пирога, которым он разрезал запеканку, был одним из драгоценных столовых приборов, изготовленных в 1768 году прославленными серебряными мастерами Hewitt & Swan. Лимптон не жалел денег ни на то, что он ест, ни на инструменты, с помощью которых он ел.)
Наверху появилась фигура Коллинза, который принадлежал к типичному классу пожилых молчаливых мужчин с щетиной, которых называют ночными портье. В его обязанности входило присматривать за домом в ночное время и докладывать всё хозяину или хозяйке, когда его вызывают.
– Прошу прощения, мистер Лимптон, но я боюсь, что должен сообщить вам об одном грязном деле.
– О чём ты, Коллинз? Мне кажется, что всё в порядке.
– Ну, сэр, как обычно, я делал обход дома, когда увидел, что какая-то фигура выходит из туалета, сэр, поэтому я пошёл посмотреть и, ну, сэр, у меня нет смекалки, чтобы выразить это правильно. Но видите ли, сэр, то, что я обнаружил, было, ну...
– Давай, мужик!
Коллинз опустил глаза и взглянул на пол - излишнее замечание, потому что, если он взглянул вниз, куда ещё он мог посмотреть, кроме как на пол?
– Я нашёл огромные струи спермы, сэр, разбрызганные по стене...
Пухлое лицо Лимптона стало нахмуренным.
– Коллинз, ты действительно думал, что какой-то чужак ворвался в дом, чтобы мастурбировать в туалете? Разве сам хозяин не может «взять себя в руки», когда ему будет удобно и где он захочет? В его собственном жилище?
Ответ поразил слугу.
– О, я понимаю, сэр, это были вы, сэр! Я бы не подумал, сэр, что... э-э-э... много извинений, сэр, но я чувствовал себя обязанным сообщить это из-за позднего времени и прочего.
– Отлично, Коллинз, отлично. И я думаю, что могу взять с тебя слово джентльмена, чтобы быть уверенным, что ничто, касаемое этого вопроса, никогда не слетит с твоих уст, - Лимптон, усмехнувшись, сунул пятидесяти фунтовую купюру в твидовый пиджак слуги.
– Мы не можем допустить, чтобы хозяйка узнала об этом, не так ли?
– О, нет, сэр, точно не можем. Вы можете положиться на меня, сэр.
– Хорошо, хорошо, Коллинз. А теперь будь хорошим человеком и постарайся навести порядок в этом грязном деле, ладно?
– Я немедленно приступлю к этому, сэр, но...
– пожилой мужчина нерешительно остановился, почёсывая затылок.
– Что такое, Коллинз?
– Это всё странно, сэр. Я имею в виду, ну, фигуру, которую я видел выходящей из туалета...
– Да, да, Коллинз. Это был я. Мы это уже установили.
– Совершенно верно, сэр, но я хочу сказать, что фигура - форма - я видел, что она совсем не похожа на вас, сэр. Она была очень худой, сэр, ужасно худой, кажется.
Это замечание только напомнило Лимптону о его ожирении и оставило в нём неприятный осадок.
– Коллинз, уже поздно, в коридоре темно, и в этот час разум может найти способ причинить вред нашим чувствам.
Но затем...
Ужас наполнил ночь.
Крик такой силы, что пронзает одно ухо и выходит из другого - женский крик, я не могу не добавить - взволнованно пролетел через прежде тихий дом.
– Мэри!
– воскликнул Лимптон.
Теперь он знал, как безвкусные романисты могут придумывать такие определения, как «леденящий кровь», «опаляющий душу» и тому подобное. Редкие волосы на голове Лимптона действительно встали дыбом. К источнику крика побежали оба мужчины, Коллинз побежал, а Лимптон как бы поплёлся вперёд, прихрамывая. В комнате для коллекций он наконец догнал портье. Коллинз опустился на колени, склоняясь к упавшей в обморок хозяйке, одетой только в сорочку, прозрачная ткань которой не скрывала размера и деталей её груди - простите мне ещё одно замечание.