Кулл беглец из Атлантиды
Шрифт:
Ого, что это была за жизнь! Жизнь, полная сражений; жизнь, в которой Страх свирепствовал от рождения до смерти. Ибо в те дни человек был слаб и беспомощен, и Страх всегда ходил рядом с ним, и ночью Он ложился рядом с ним. Даже во сне это не покидало его, но сопровождало в его беспокойном покое и преследовало в его снах, так что посреди ночи он внезапно просыпался, хватаясь за свое грубое оружие, и холодный пот выступал у него на лбу. Ибо как мысли человека наяву были полны страха, так и его сны были полны страха. Через жизнь человека протекала в те ранние дни, вглядываясь, крадучись, осторожно, всегда готовый бежать или сражаться, как загнанная в угол крыса. Свои дни он проводил в страхе и настороженности, а ночи – в
Летом земля Та-ансов была приятной, за исключением Страха. На деревьях было много фруктов, а на краю болот цвела дикая черника. Ручьи и реки изобиловали Со-га, рыбой, и соплеменники ловили ее с помощью кусочков кости, привязанных к концу длинного волокна или полоски сыромятной кожи. Олень Ба-а и Быстроногая О-ха почернели от своей многочисленности на равнине, а среди лесов бродили огромными стаями, Как и Ун Ворчун. Убийцы наедались плотью травоядных, и их нападения на людей были менее частыми. Человек тоже пировал копытными, ибо они были так многочисленны и так жирны на высокой, густой траве и другой богатой растительности, что они не обращали внимания на опасность и были неосторожны, а охота была хорошей. Соплеменники убивали и умерщвляли, а то, что они не съедали на месте, они нарезали длинными полосками, чтобы высушить перед пещерными кострами на зиму. Деревья и подлесок джунглей и леса были зелеными и приятными. Холмы и утесы были покрыты зеленым покровом растительности, который смягчал их резкие и неровные очертания.
[…]
Без названия и неполный фрагмент
[…]
решительно.
Итак, я отправился вверх по тропе холма, как будто на охоту, и был рад отметить, что она следует за мной. Когда я добрался до довольно дикого, скалистого места среди холмов, я обошел большой валун, а затем повернул обратно на тропу и стал ждать с некоторым ликованием. Ах-лала столкнулась со мной лицом к лицу, прежде чем узнала, что я рядом. Я схватил ее за запястья и протащил по тропе некоторое расстояние, прежде чем она пришла в себя, настолько изумленной она была, а затем она боролась, как маленький демон.
Улыбаясь, я с легкостью пересилил ее, и вскоре она перестала сопротивляться и встала, яростно глядя на меня.
“Зверь!” - воскликнула она, “Отпусти меня!”
“Цукор На, маленькая дикая кошка”. Я насмехался над ней.
Она страстно топнула своей маленькой ножкой: “Не смей называть меня так!” - вспыхнула она.
Я рассмеялся и огляделся, не найдя того, что искал.
“Что ты собираешься со мной сделать?” - спросила она несколько испуганно.
“То, что я должен был сделать давным-давно”. Я ответил: “Отшлепать тебя”.
“Ты шант!” - закричала она. “Ты шант, отшлепай меня”.
“Ты обещаешь оставить меня в покое?” Я спросил ее, надеясь, что она это сделает.
“Нет!” -
Поэтому, несмотря на ее сопротивление, я взял ее под мышку и зашагал вверх по тропе, презирая себя, но все еще полный решимости.
Когда я подошел к тому месту, где рядом с тропой росли кусты, я остановился и опустил девушку на землю. Держа ее за запястья одной рукой, я отломил несколько длинных веток. Я чувствовал, что то, что я делал, унижало меня и что у меня никогда не будет прежнего самоуважения, но я чувствовал себя вынужденным продолжать то, что я начал. Порка женщин не была обычаем среди племен Магнарда, хотя это было достаточно распространено. Это всегда вызывало у меня отвращение, но никто из племени не считал неприличным шлепать ребенка, который этого заслуживал, независимо от возраста или пола. Я считал Ах-лалу не более чем непослушным ребенком, и, конечно, у меня было достаточно провокаций.
Она смотрела на меня, не сопротивляясь, пока я не собрал ветки в охапку и не поставил ее перед собой. Тогда она боролась с отчаянием, которое поразило меня. Когда я подавил ее мятеж, она, задыхаясь, сказала: “Ты чудовище! Выпороть женщину!”
Я рассмеялся: “Кто упомянул о порке женщины? Любой может подменить непослушного ребенка”.
Ярость, которая пылала на ее маленьком личике, была такой яростной и сосредоточенной, что я невольно отступил на шаг. Ее глаза буквально горели, ее красивая губка удивительным образом обнажила мелкие зубки. Мгновение она свирепо смотрела на меня, а затем отвернулась, насколько позволяла моя хватка за ее руку, отказываясь смотреть. С каждым мгновением я становился все более сбитым с толку удивительной девушкой. Я привлек ее к себе и был еще больше удивлен, увидев, что она смотрит на меня укоризненным взглядом. Мне было трудно встретить этот ровный взгляд, хотя я знал, и она знала, что она заслуживает порки, если это делает каждая девушка. Но ее ясные глаза заставили меня почувствовать себя так, словно я собирался убить невинного младенца.
Я ожидал, что она снова начнет сражаться, но она полностью изменила свою манеру поведения.
К моему удивлению, она приняла смиренный вид, который смущал меня больше, чем любое другое ее настроение.
“Пожалуйста, не хлещи меня, Ам-ра”.
– взмолилась она, робко пытаясь высвободить руки, а затем отказавшись: “Не надо, пожалуйста. Не позорь меня так, умоляю тебя”.
Я колебался.
“Ам-ра”, - сказала она, казалось, устало, - “если ты выпорешь меня, я всегда буду ненавидеть тебя”.
Из всех нелепых просьб! И все же почему-то это пристыдило меня больше, чем все остальное, что она сказала.
Затем, злясь на себя и на нее за то, что она так сбила меня с толку, я развернул ее не очень нежной рукой и поднял переключатели. Весь этот фурор из-за подмены молодой девушки, едва вышедшей из возраста порки. Вспомните, прежде чем осудить меня, что в ту эпоху все было примитивно и прямолинейно. Мы были похотливыми животными, и то, что ужаснуло бы людей цивилизованного века, было обычным явлением в ту эпоху.
И все же, когда я смотрел на девушку, которую так беспомощно держал в своих объятиях, я знал, что не смогу провести выключателем по этому тонкому, съежившемуся телу. С рычанием отвращения к собственной слабости я отбросил переключатели в сторону.
“Я не буду пороть тебя, дитя”. Сказал я ласково, и Ах-лала открыла глаза, которые она крепко зажмурила, когда я начал пороть ее.
Она потянулась, чтобы освободиться: “Тогда, пожалуйста, отпусти меня”. она умоляла.