Култи
Шрифт:
— Ты. Я пыталась прикоснуться к тебе после того, как мы закончили с детьми, когда мы были рядом с Францем и Алехандро, и ты сделал шаг назад. Помнишь? Мы постоянно толкаем друг друга и шутим, и поддразниваем, и вдруг, очевидно, это стало не нормальным, потому что мы были перед твоими друзьями. Знаю, что я не какая-то суперзнаменитость или что-то в этом роде, но я не думала, что ты так отстранишься. Ты смутил меня, а я не так легко смущаюсь, понимаешь?
Култи сжал кулаки, а затем поднял их, чтобы прикрыть глаза.
— Сал. — Он сердито выругался по-немецки. — Ты говоришь, что мы друзья, но не подумала рассказать мне, что проводишь время с Францем?
Это шутка?
— Я видела его три раза после того, как ты начал вести себя так, будто у меня чума, и все время хмурился. Мы почти не разговаривали, а ты, по какой-то непонятной мне причине, ходил с таким видом, будто нагадил в штаны, приятель, — объяснила я.
Эти глаза, идеальный оттенок между оливково-зеленым и орехово-коричневым, смотрели прямо перед собой, прежде чем он посмотрел на меня.
— Он женат! — резко крикнул Култи.
Мои глаза округлились, и мне пришлось сделать глубокий вдох, чтобы обуздать свой гнев.
— Какого черта? Чем, по-твоему, мы занимались? — медленно спросила я.
Култи оскалил на меня зубы.
— Понятия не имею, потому что ты мне ни хрена не рассказала!
Терпение. Черт возьми, мне нужна была целая куча терпения.
И его у меня не нашлось.
Я сорвалась.
— Мы тренировались, осел! Что, на хрен, в этом плохого? — крикнула я ему. — Черт возьми.
— Тогда почему вы оба скрывали это? — зарычал он, ярость осветила его светлые глаза.
Мой глаз начал дергаться.
— Мы играли на поле возле моего дома. Он показал мне несколько упражнений, которые я могла бы делать, чтобы поработать над управлением мячом левой ногой, ты гребаный, гребаный засранец. Он сказал, что я должна подумать об игре в Европе, ясно? Да, это наш большой заговор, большой секрет, идиот. Он сказал, что я должна поехать в Европу и присоединиться к европейскому клубу, чтобы играть за их национальную команду…
Я не могла сделать вид, что не замечаю вулканического гнева, будто извергающегося из него. Это стало толчком для моего гнева и моего проклятого любопытства.
— Чем, черт возьми, по-твоему, мы занимались? Спали вместе?
Култи так долго и пристально смотрел на меня, что я уже знала ответ.
О, Боже мой.
Он думал, я переспала с Францем. Я никак не могла поверить в это дикое предположение. Как он мог?
— Я не могу в это поверить. За кого, черт возьми, ты меня принимаешь? За легкодоступную идиотку? Ты думаешь, я буду спать с любым парнем, который обратит на меня внимание? Я уже говорила тебе, что не делаю этого, — крикнула я. Меня не волновало, что кто-то из «Пайперс» может выйти из стадиона и услышать нас или, что еще хуже, кто-то из прессы. — Блядь!
— Европа? — Он выглядел готовым взорваться. — Ты могла бы попросить меня потренироваться с тобой в любое время!
— Попросить тебя? Как? По мнению восьмидесяти процентов «Пайперс», я уже твоя фаворитка, потому что мы так много времени проводим вместе. Если бы ты тренировал меня дополнительно, это вышло бы тебе боком, не так ли, Култи?
— Я же просил тебя не называть меня так, — процедил он сквозь зубы.
— Разве это не твое имя? Тренер Култи? — Моя челюсть была сжатой и напряженной. Я никак не могла прийти в себя из-за того, что он сказал. — Не могу поверить, что ты думаешь, будто я переспала с Францем, Боже мой. Я действительно, — я поднесла кулак ко рту и глубоко вдохнула, — очень, очень хочу ударить тебя по
— Не могу поверить, что ты думаешь о поездке в Европу, не поговорив со мной.
Я сделала шаг назад, позволяя его словам проникнуть вглубь меня. Европа была бы лучшей возможностью, и мы оба это знали. Сомнений не было. До того, как появилась Первая Женская Лига, американки уезжали играть за границу, потому что это было единственное место, куда можно было поехать играть. Но если уж на то пошло, большинство спортсменок предпочитали остаться поближе к дому. Я была одной из них.
Что еще более важно, Култи всегда говорил мне, что в мире есть только один человек, которого я должна слушать, и это я. Но сейчас он говорил мне совсем другое. Он заставлял меня чувствовать себя плохо из-за того, что я подумала о поездке в Европу, не сказав ему об этом.
— Я не говорила, что поеду, он просто поднял этот вопрос. Это была бы отличная возможность, если бы я захотела оставить свою семью, а я не думаю, что хочу этого, но… — Я чувствовала себя неуверенно. — Почему ты так себя ведешь? Я не пристаю к тебе из-за того, о чем ты не хочешь говорить, а это почти обо всем. Кроме того, ты мой друг. Я думала, что ты будешь счастлив, если кто-то попытается поработать со мной над улучшением моих навыков. Ты лучше всех должен это понимать.
Немец, казалось, пытался просверлить взглядом дыру прямо в центре моей головы.
— Я бы работал с тобой в любое время, в любой день, Сал. Мне было бы все равно, что думает руководство или тренерский штаб. Ты единственная, кто меньше всего должна переживать о том, что говорят о тебе товарищи по команде. Они — никто.
Боже, этот мужчина.
— Прости, Рей, я не умею читать мысли. Как я должна была узнать, что ты захочешь тренировать меня?
— Ты упрямая заноза в моей заднице.
— Я заноза в твоей заднице? Это ты заноза в моей заднице. Я стараюсь и стараюсь для тебя, и ради чего? Чтобы ты вел себя со мной как мудак, когда ты рассержен или расстроен? Может быть, другие люди терпят, когда ты ведешь себя так, но не я. Ты мне нравишься. Мне нравится, как мы ладим, но на самом деле я ничего о тебе не знаю. Все, что ты рассказываешь мне, это маленькие крохи, когда ты в настроении. Когда не в настроении, ты вообще ничего не говоришь, или проходишь через эту гребаную фазу, когда бросаешь на меня злобные взгляды и игнорируешь меня без всякой видимой причины. Как, по-твоему, я должна себя чувствовать из-за этого? Я и так уже достаточно поставила на кон, став твоим другом. Я пригласила тебя в свою семью, в свой дом. Я рассказала тебе то, чего не рассказывала другим. Я рисковала своей карьерой ради этого… ради нас. Тебе нечего терять, а у меня под угрозой всё, что мне дорого. Я давала и давала каждой из этой команды, и ради чего? Чтобы у меня отняли то, что я ценю больше всего в жизни? Я шла тебе навстречу, и меня это устраивало, но и ты должен встретиться со мной хотя бы на четверти пути. Я не могу так много вытерпеть от тебя и твоих гребаных перепадов настроения.
Я положила ладонь на затылок, в ожидании наблюдая за ним. Ожидая чего-то. Какого-то понимания, обещания, что он постарается держать свой вспыльчивый характер под контролем или, по крайней мере, постарается делать это лучше.
Вместо этого его лицо приняло жесткое выражение, сухожилия на шее напряглись.
— Я слишком стар, чтобы меняться, Сал. Я такой, какой есть, — наконец сказал он мне резким тоном.
— Я не хочу, чтобы ты менялся. Все, чего я хочу, это чтобы ты хоть немного доверял мне. Я не собираюсь обманывать тебя, и я не отказываюсь от людей, — сказала я ему раздраженным тоном.