Купленная невеста
Шрифт:
— Не хочу я, пустите меня, пустите!
Катерина Андреевна рванулась было, но Глафира крпко держала ее поперегъ туловища, а ноги молодой женщины были плотно закутаны полостью.
— Пустите меня! — сильне крикнула Катерина Андреевна. — Спасите, помогите, разбой!..
Скворчикъ сдержалъ лошадей и оглянулся.
— Сичасъ деревня какая то, баринъ, — проговорилъ онъ. — Намъ ее не миновать, а ежели сударыня кричать будутъ, такъ бды бы не вышло. Прикройте ихъ. Ты, ворона, убаюкай барыню то!
Глафира быстро приподняла воротникъ салопа и накрыла имъ голову Катерины Андреевны, а самое ее положила на подушки и ухватила обими руками. Чуть слышно продолжала вскрикивать
Въ двадцати пяти верстахъ отъ имнія Коровайцева былъ постоялый дворъ, гд дожидалась подстава. Совсмъ готовыя тройки ждали уже тамъ и во двор постоялаго перешли вс въ другія сани, осторожно перенесли Катерину Андреевну и не боле, какъ черезъ пять минутъ, похали дальше.
На разсвт похитители и похищенная были въ имніи Павла Борисовича «Лаврикахъ».
VII
Задумавъ въ состояніи непрерывнаго «угара» отъ вина и страсти дерзкое и безумное похищеніе Катерины Андреевны, Скосыревъ даже и не врилъ въ возможность этого похищенія; не врилъ до такой степени, что и не похалъ въ «Лаврики», а послалъ туда, «на всякій случай», Матрену и Порфирія, давъ имъ приказаніе принять подневольную гостью, если она, паче чаянія, будетъ, беречь пуще глаза и сейчасъ же послать въ Москву «нарочнаго» на самой рзвой лошади изо всей конюшни. Сдлавъ это распоряженіе раннимъ утромъ, лежа еще въ постели посл кутежа съ гостями, Павелъ Борисовичъ приказалъ позвать Шушерина.
Долго крестился около двери барской опочивальни Шушеринъ, нсколько разъ повторилъ: «Господи, помяни царя Давида и всю кротость его» и вошелъ, робко ступая и кланяясь особенно низко и приниженно.
— Гд Надька? — крикнулъ Павелъ Борисовичъ, приподымаясь съ постели.
— Батюшка, баринъ вы нашъ высокомилостивый, отецъ вы нашъ и благодтель…
— Гд Надька? — опять крикнулъ Павелъ Борисовичъ, перебивая вступительную рчь своего управителя. — Ты у меня Лазаря тутъ не пой, каналья, а говори прямо, а то я теб задамъ, старой лисиц? Гд Надька?
— Сбжала, батюшка, сбжала!..
Шушеринъ опустился на колни.
— Не казните вы раба вашего, простите вы меня, окаяннаго, нерадиваго, нерадтельнаго! Недосмотрлъ, падзора надлежащаго не сдлалъ и убгла проклятая!.. Батюшка, я чмъ свтъ былъ нон у купца Латухина, тамъ ее думалъ найти, — нтути! Найдемъ, батюшка, сыщемъ, своими руками шкуру съ нея спущу!
— Сперва я съ тебя шкуру спущу, старая лисица! — грозно заговорилъ Павелъ Борисовичъ и спустилъ съ кровати ноги, попавъ ими прямо въ приготовленныя на ковр туфли. — Съ тебя я шкуру спущу! Ты что же за дурака меня, что ли, считаешь? Ты думаешь, что я не догадался, въ чемъ дло?
Павелъ Борисовичъ подошелъ къ Шушерину вплотную. Управитель дрожалъ всмъ тломъ и усиленно хлопалъ своими рысьми глазками.
— Ты самъ, каналья старая, помогъ ей бжать, разсчитывая на то, что я охотно уступлю этому купцу твоему состоящую въ бгахъ двку и возьму тысячу двсти рублей, а ты получишь столько же или еще боле, ты такъ думалъ? Ты хотлъ обмануть и одурачить меня?
— Батюшка…
— Молчать! — на весь домъ крикнулъ Павелъ Борисовичъ, и звонкая пощечина огласила комнату. — Я тебя выучу, старый хрычъ, служить мн врой и правдой! Не выйдетъ по твоему, не выйдетъ! Со дна моря достану двку бглую, отдеру, какъ сидорову козу, и отдамъ за послдняго мужиченку! Обманывать меня? Обманывать?
Шушеринъ повалился барину въ ноги и этимъ избжалъ второй пощечины.
— Вонъ! — крикнулъ на него Павелъ Борисовичъ. — Не смть мн показываться на глаза,
Шушеринъ поднялся, низко поклонился барину и вышелъ. Власть отъ него не была отнята, и онъ на подчиненныхъ сорвалъ свою обиду, горе, несчастіе. Горько было въ этотъ день дворн отъ расходившагося управителя!
Павелъ Борисовичъ между тмь послалъ въ часть формальное заявленіе о бжавшей двк своей Надежд Игнатьевой Грядиной и указалъ въ бумаг на купца Латухина, который, по его, гвардіи поручика Павла Борисовича Скосырева предположенію, долженъ быть укрывателемъ бглой двки. Описавъ примты бглянки, Павелъ Борисовичъ сверхъ того командировалъ въ распоряженіе полиціи своего крпостнаго человка, лакея Петра, который долженъ признать бглянку, ежели она найдется у Латухина. Мстный приставъ, получивъ заявленіе отъ богатаго, съ громкими связями барина, не замедлилъ сдлать распоряженіе, не положилъ бумагу «подъ сукно», какъ водилось тогда, а въ тотъ же часъ послалъ отношеніе къ приставу Пятницкой части, въ вдніи котораго находился домъ Латухина; посылая отношеніе, приставъ прибавилъ еще записочку, извщая коллегу, что гвардіи поручикъ Скосыревъ человкъ знатный, богатый. «У самого генералъ-губернатора бываетъ запросто и принимаетъ особъ большаго ранга, какъ равныхъ, о чемъ и считаю нужнымъ предувдомить васъ, товарищъ», писалъ онъ, между прочимъ.
Въ ту пору Пятницкою частью правилъ частный приставъ Аристархъ Венедиктовичъ Лихотинъ, гроза обывателей, громъ и молнія подчиненныхъ, образцовый служака. Громаднаго роста, рыжій и косой на одинъ глазъ, онъ былъ страшилищемъ для обывателей, имъ дтей пугали и звали его «Лихо одноглазое». Разнаго рода темные люди, веселыя двицы, попавшіе въ немилость крпостные и тому подобный людъ дрожалъ при одномъ вид грознаго и всесильнаго пристава, да и очень богатые, но «не славные родомъ» обыватели побаивались Лихотина, хотя и задобривали его частыми и обильными подарками. Власть пристава въ ту пору была очень велика, и съ ней приходилось считаться очень многимъ. Не надо забывать, что вс мелкія судебныя дла, вс взысканія, все то, что теперь вдается то мировыми судьями, то Окружнымъ Судомъ, то судебными приставами, въ ту пору вдались полиціей, а тлесныя наказанія практиковались очень широко, и приставъ могъ безъ всякого суда «всыпать» сотню лозановъ совершенно почтенному обывателю, его жен, дочери, кому угодно, если только человкъ не былъ, по закону, избавленъ отъ тлеснаго наказанія, а такихъ было немного, сравнительно. Мудрено было и жаловаться тогда на полицейскаго пристава человку несильному.
Мирно бесдовалъ за чайкомъ со своею матерью, съ Надеждой и Машей Иванъ Анемподистовичъ Латухинъ, только что вернувшись изъ лавки, какъ къ нему прибжалъ Шушеринъ.
— Прячь Машу! — крикнулъ управитель, вбгая въ горницу, запыхавшись и едва дыша. — Немедля ни мало прячь Машу, — сегодня же у васъ обыскъ будетъ!
Латухинъ поблднлъ, какъ полотно, и уронилъ на полъ росписное съ золотомъ блюдечко, облившись горячимъ чаемъ. Женщины вскрикнули и заплакали.
— Не до реву теперь, не до слезъ! — обратился къ нимъ Шушеринъ. — Не медля отправляйте куда-нибудь Машу, а то схватятъ ее…
— Батюшки, да что же это такое? — воскликнула старуха Латухина, всплеснувъ руками. — За что же мы погибать то должны?… Что случилось то, батюшка вы мой?
— Посл, посл узнаете, а теперь Машу спасайте. Одвайся, двица, не медля ни минуты и бги куда-нибудь къ знакомымъ, ночуй тамъ, живи, пока не извстимъ тебя…
— И Надюш надо бжать? — дрожащимъ голосомъ спросилъ Латухинъ.
— Не надо, она за племянницу вашу Марію сойдетъ, какъ Маша сошла за нее. Живо отправляйте Машу, живо!..