Купленная невеста
Шрифт:
Надя молчала.
— Ну, что съ тобой длать? Поврю пока. Сперва вотъ поищу, потомъ поспрашиваю у челяди, а ежели не скажутъ, такъ и у тебя спрошу и ужъ по другому. Тогда заговоришь, все скажешь, ибо у меня есть мры понудительныя.
Приставъ обратился къ Латухину:
— Веди въ кухню, въ подвалъ, въ чуланы и не думай, что Лихотинъ не найдетъ. Вы меня, аршинники, знаю я, «Лихомъ одноглазымъ» прозвали, такъ «Лихо» я и есть, охъ, «Лихо» для васъ большое!..
Вс отправились въ кухню тмъ же порядкомъ.
VIII
Лихотинъ
— Успли скрыть куда-нибудь, мошенники, спроворили! — проговорилъ приставъ, выходя на дворъ изъ какого то чуланчика и оглядывая всхъ обитателей купеческаго дома, стоявшихъ вокругъ съ выраженіемъ испуга и подобострастія на лицахъ. — Спроворили, анафемы, да не таковъ Лихотинъ, чтобы его одурачить можно. Знаю, что двка была здсь, и найду!
Грозный приставъ оглядлъ всю челядь Латухина и остановилъ взглядъ на молоденькой бабенк-стряпух, которая особенно тревожно смотрла на него и дрожала всмъ тломъ. Эта бабенка показалась опытному въ дл розысковъ приставу наиболе удобною, какъ боле другихъ трусливая и, очевидно, по молодости лтъ, не привыкшая еще къ посщенію нежданныхъ гостей.
— У этихъ мордастыхъ разбойниковъ не скоро правды добьешся, — кивнулъ приставъ головою на «молодцовъ», на работниковъ и на прочую челядь. — Подкуплены, задарены и шкура дубленая, а вотъ эта намъ скажетъ правду-матку.
Онъ указалъ хожалымъ на бабенку.
— Взять ее въ часть!
Бабенка взвизгнула и бросилась-было въ сторону, но хожалые схватили ее и мигомъ скрутили руки назадъ.
— Батюшка, кормилецъ, солнце красное, не погуби! — завизжала бабенка на весь дворъ. — Ой, не губи, кормилецъ, отпусти душеньку на покаяніе!
— Вотъ я теб покажу «душеньку»! — проговорилъ приставъ. — Какъ начнутъ тебя строчить съ двухъ сторонъ, такъ скажешь мн все, скажешь, куда хозяева бглую спрятали! Ребята, ведите ее въ часть и приготовьте тамъ все, а я сейчасъ буду.
Бабенка рванулась отъ хожалыхъ и упала приставу въ ноги.
— Охъ, помилуй, кормилецъ, не погуби! Все теб разскажу, во всемъ покаюсь! Недавно я у нихъ, семой день только живу, и слышала я отъ ребятъ, что скрывается-де у хозяевъ какая то двица и будутъ-де ту двицу нон искать, а посл того и повезли ту двицу куда то со двора дюжо спшно, въ Роговскую, слышь, куда то, работникъ Акимъ возилъ ее… Ничевошиньки больше я не знаю, кормилецъ, и не губи ты меня, не вынимай душеньки моей изъ тла гршнаго!..
Лицо пристава просвтлло.
— Ага, напалъ на слдъ! — весело проговорилъ онъ и окинулъ взглядомъ народъ. Поблднвшаго Акима не трудно было узнать среди прочихъ молодцовъ.
— Ты Акимъ? — грозно спросилъ у него приставъ.
— Такъ точно.
— Закладай лошадь сію минуту и вези меня въ Рогожскую, въ тотъ домъ, въ который ты двку возилъ.
— Я, ваше благородіе…
— Ну?
— Я ничего не знаю, не вдаю…
Не докончивъ начатой фразы, качнулся Акимъ всмъ корпусомъ отъ могучей руки Лихотина въ лосиной перчатк
— Лошадь закладай, шельма, а то я теб вс зубы повышибу, шкуру съ затылка до пятъ сдеру!
Акимъ потупился, утеръ окрававленный носъ и пошелъ къ конюшн. Блдный, какъ полотно, стоялъ Иванъ Анемподистовичъ и курчавая голова его клонилась на грудь все боле и боле.
— Что, братъ, попался? — обратился къ нему Лихотинъ, приказавъ хожалымъ отпустить бабенку. — Теперь ау, не вывернешься, строго взыщется за укрывательство бглой, того гляди, что всмъ достояніемъ поплатишься.
— Ваше высокоблагородіе, не погубите, будьте отцомъ роднымъ, заставьте вчно Бога молить! — дрогнувшимъ голосомъ проговорилъ Латухинъ.
— Поздно, братъ, теперь!
Приставъ отвелъ Латухина въ сторону.
— Что-жь, любовишка, что ли, у васъ съ двицей то? Сердце тронуло, знать?
— Пуще жизни своей люблю я ее, ваше высокоблагородіе! Хотлъ жениться, тысячу двсти рублей господину помщику предлагалъ, да вышелъ капризъ, и все дло разладилось. Помогите, ваше высокоблагородіе, а я вашъ слуга по гробъ жизни моей!
— Говорю — поздно! Помщикъ то вонъ, пИшутъ мн, у господина генералъ-губернатора свой человкъ, знатный баринъ, богачъ. Вотъ вы всегда такъ, аршинники: напроказятъ, насамовольничаютъ, а потомъ ужь и къ Аристарху Венедиктовичу: спаси, батюшка, помоги! Что бы теб сперва ко мн обратиться? Лихотинъ взялъ бы съ тебя, хорошо взялъ бы, ну, да и дло сдлалъ бы, а теперь что-жь я могу? Теперь твою невсту вспрыснутъ какъ слдуетъ, косу ей обстригутъ и въ деревню, свиней пасти.
Латухинъ такъ стиснулъ руки, что он у него хрустнули.
— Ваше высокоблагородіе, отъ васъ въ зависимости, чтобы Маш… то-есть Надю позадержать маленько, — заговорилъ онъ. — Ежели возможно, такъ опять въ домъ нашъ ее препроводите, а ежели нельзя, такъ въ часть, но только безъ срама, безъ обиды. Вы призадержите ее, а я тмъ временемъ къ барину пойду, ему буду челомъ бить, авось, онъ и сжалится надо мной…
— Это можно, — отвтилъ Лихотинъ. — Въ домъ къ теб я отпустить не могу, а продержу ее у себя на квартир и три дня, и боле, а ты хлопочи. За квартиру да хлбъ заплатишь моей барын, а ужь обиды твоя зазноба не встртитъ. Вдь я могу ее связать, да въ такомъ вид по городу сперва въ часть, а потомъ къ помщику и направить. Могу я и «припарку» ей сдлать, яко бы за ослушаніе, за сопротивленіе…
— Нтъ, ужь вы, ваше высокоблагородіе, тихохонько и легохонько все, а я вашъ слуга.
— Изволь. Ты вотъ что: ты създи за ней самъ и привези сюда, а меня твоя родительница пока водкой угоститъ, яишницу мн сдлаетъ. Только не вздумай куда нибудь спровадить двицу. Одну только бду себ надлаешь.
— Помилуйте, ваше высокоблагородіе, разв я не понимаю?.. Пожалуйте въ домъ, а я мигомъ слетаю.
Приставъ отпустилъ свою команду, оставивъ только одного подчаска встовымъ, и пошелъ въ домъ. Около воротъ Латухинскаго дома собрались сосди и съ любопытствомъ заглядывали въ заборныя щели и въ калитку, прознавъ, что у сосда обыскъ.