Купленная невеста

Пазухин Алексей Михайлович

Катерина Андреевна, положивъ ему головку на плечо, слушала его и смотрла въ темнющую даль.

— А ты любишь меня? — тихо спросилъ Скосыревъ.

— Да.

— Милая!

— Но я боюсь чего то. Вдь я не твоя, вдь меня отнять могутъ. Что, если меня отнимутъ? Я не боюсь уже того, что мужъ можетъ измучить, истерзать меня, убить, а боюсь, боюсь потерять тебя.

Павелъ Борисовичъ крпко обнялъ ее.

— Никогда! — съ силою проговорилъ онъ. — Пока ты здсь, тебя не вырвутъ у меня, а въ самомъ скоромъ времени я отвезу тебя

въ свою костромскую вотчину, и тамъ ужь никто не найдетъ тебя, а въ то время я буду хлопотать о развод. Милая, у меня есть деньги, а съ деньгами многое можно сдлать!

Въ это время на алле, идущей отъ большой дороги, показалась повозка, запряженная парою ямскихъ лошадей. Не важныя, но выносливыя и привычныя лошади бжали ходко, везя легкую повозку, и ямщикъ лихо помахивалъ кнутомъ, привставая на облучк.

— Это сюда кто нибудь детъ? — спросила Катерина Андреевна.

— Да. Но кто бы это могъ быть? Вроятно, гости къ управляющему или къ священнику.

— А вдругъ это за мной? — спросила Катерина Андреевна и тревожно смотрла на приближающуюся повозку.

— Вотъ вздоръ! — засмялся Павелъ Борисовичъ. — Твой мужъ увренъ, что тебя увезъ Черемисовъ, и долго еще не узнаетъ правды. Я сейчасъ прикажу узнать, кто это.

Онъ подошелъ къ двери и дернулъ за вышитую шелками сонетку.

Звонъ большаго серебрянаго колокольчика раздался по всему дому.

XI

На звонокъ вошла Матрена и остановилась въ дверяхъ.

— Тамъ кто-то пріхалъ, узнать и доложить мн, - приказалъ Павелъ Борисовичъ.

— Слушаю-съ.

Матрена вышла и вернулась минутъ черезъ пять. Хитрое и умное лицо ея выражало смущеніе, глазки бгали, какъ пойманные въ мышеловку мышенки.

— Ну? — обратился къ ней Павелъ Борисовичъ.

— Наташа это пріхала… изъ Москвы…

— Кто-о?

— Наташа-съ, то есть двушка наша Наталья Корицына.

— Это еще что значитъ?

— Не могу знать-съ.

— Ты не спросила ее?

Матрена потупилась.

— Спрашивала-съ, но только она мн ничего не сказываетъ. Будь я въ Москв, такъ, конечно, этого не случилось бы, не отпустила бы… ну, а безъ меня не доглядли.

Павелъ Борисовичъ наморщилъ брови и потеръ переносицу.

— Я сію минуту, моя дорогая, — обратился онъ по-французски къ Катерин Андреевн. — Мы обдаемъ, конечно, вмст?

— Хорошо. А что это за таинственная гостья, которая васъ такъ смутила?

— Моя крпостная двка.

— И фаворитка?

Павелъ Борисовичъ пожалъ плечами.

— Если хочешь, да, но фаворитка безъ привилегій.

— Однако, вотъ, она осмлилась самовольно послдовать за вами.

— И поплатится за это. Она у меня плясунья въ моемъ хор. Она пляшетъ все, а теперь вотъ она запоетъ у меня. Черезъ полчаса я жду тебя къ столу, мой ангелъ.

Павелъ Борисовичъ поклонился Катерин Андреевн, приказалъ Матрен подать огня и позвать къ барын Глафиру, а самъ

вышелъ.

— Тамъ Наталья изъ Москвы пріхала такъ позвать ее ко мн въ кабинетъ, — приказалъ он на ходу лакею.

Съ раскраснвшимся еще отъ мороза лицомъ, взволнованная, видимо испуганная, но желающая казаться покойною, вошла Наташа въ кабинетъ. На ней былъ малиновый бархатный сарафанъ, кисейная сорочка, но голову покрывалъ не кокошникъ, какъ обыкновенно у двушекъ изъ домашняго хора Скосырева, а блый шелковый платочекъ. Не было на ше и монистовъ, которые служили неизбжнымъ украшеніемъ пвицъ и были обязательны, какъ форма, — у Павла Борисовича форма соблюдалась строго и вся дворня, раздленная на группы по своимъ спеціальностямъ, неуклонно должна была носить разъ установленный костюмъ.

Павелъ Борисовичъ, заложивъ руки въ карманы панталонъ, стоялъ у затопленнаго камина, когда вошла Наташа. На скрипъ двери онъ оглянулся, увидалъ двушку и смрилъ ее грознымъ взглядомъ.

— Это что такое значитъ? — спросилъ онъ. — Зачмъ ты пріхала сюда?

Наташа стиснула руки, хотла что-то сказать, но только глухо зарыдала и закрыла лицо руками.

— Это что еще за трагедія? — строго продолжалъ Павелъ Борисовичъ. — Изволь перестать сію минуту! Зачмъ пріхала и кто теб позволилъ?

— Сама, никто не позволялъ, — отвтила Наташа, вытирая слезы кончикомъ головнаго платка. — Длайте со миой, что угодно, есть на то воля ваша, а я не могу, не могу!

— Что ты не можешь? Въ чемъ дло? Ты мн толкомъ отвчай!

— Не могу. Конечно, я раба ваша, а только сердце у меня тоже есть и любить ему заказа нтъ, ну, я люблю, люблю! Узнала, что къ вамъ барыню Коровайцеву привезли, хотла на себя руки съ тоски да съ горюшка наложить, да сперва захотла васъ повидать, на… на эту барыню взглянуть…

Наташа не договорила и опять заплакала.

— Дура! — безъ гнва проговорилъ Павелъ Борисовичъ. — Ты что же вообразила? Жениться я, что-ли на теб долженъ?

— Ничего я, сударь, не вообразила, знаю я, что есть я ваша раба и что, поиграмши со мною, вы бросите меня, а любить все же люблю. Если-бъ вы невсту себ избрали, барышню, такъ я только плакала бы, а вамъ да ей счастья желала бы, любви да согласія, а то… чужую жену вы взяли.

— Ну, ну, молчать! — перебилъ Павелъ Борисовичъ. — Это еще что? Не выговоры ли ты мн читать будешь?

— Горе только она принесетъ вамъ, несчастье, — продолжала Наташа. — Мужа бросила, домъ покинула, такъ какое ужь тутъ отъ нея счастье?

— Я говорю теб, чтобы ты замолчала! По настоящему, слдовало бы тебя проучить за самовольщину, ну, да такъ и быть, прощаю. Изволь бросить эти глупости и помнить, кто ты. Скажите, какая еще Аркадія! Глупая ты двчонка! Неужели я долженъ каждой своей крпостной двк давать отчетъ? Ты съ ума сошла, я избаловалъ тебя, но помни, что я боле такихъ выходокъ не потерплю. Въ «Лаврикахъ» найдутся и для тебя березы, ты меня знаешь.