Купленная невеста
Шрифт:
— Ухамши.
— Куда, лшій ты этакій, «ухамши»?
— Къ господамъ какимъ то, къ помщикамъ. Нахали нон поутру какіе то господа, подняли барина съ постели и увезли.
Лука Осиповичъ сдержалъ свое бшенство, досталъ изъ кошелька серебряный рубль и подалъ парню.
— Вотъ теб на водку, любезный, — ласково сказалъ онъ, потрепавъ парня по плечу. — Вижу я, что ты хорошій малый, еще теб на водку золотой дамъ, а ты мн поразскажи кое что о барин своемъ. Ты у него одинъ слуга?
— Никакъ нтъ, сударь. Я ихній крпостной, изъ вотчины папепька ихній меня отпустили, когда баринъ въ полкъ похалъ, ну, и состою, а главнымъ при нихъ — деньщикъ ихній, Бондаренко.
— Онъ гд же теперь?
— Съ бариномъ ухамши. Онъ завсегда съ бариномъ.
— Мордастый
— Такъ точно, съ усами.
— Ну, скажи же мн, любезный, вотъ что: твой баринъ привезъ сюда какую нибудь барыню изъ узда?
— Барыню?
Парень почесалъ затылокъ.
— Много къ нимъ ходитъ и здитъ всякихъ мадамовъ, сударь. Есть изъ простого званія, мщаночки тутошнія, швейки, а то вотъ актерки тоже здятъ, но бываютъ и благородныя, а только словно бы не изъ узда, а тутошнія.
— Онъ узжалъ куда нибудь на дняхъ?
— Да онъ и дома то, почитай, не бываетъ, сударь. Завернетъ иногда, переоднется и опять его нтъ день, два, недлю. Какъ вотъ пріхали изъ полка въ отпускъ, такъ все и живетъ.
— Можно мн взглянуть на его комнаты, любезный?
— Почему же не взглянуть? Пожалуйте. Хоромы у насъ не ахти какія, сударь, по холостому живемъ.
Лук Осиповичу захотлось взглянуть на комнаты Черемисова, чтобы найти какую нибудь улику, какое нибудь доказательство, — носовой платокъ Катерины Андреевны, принадлежность туалета, вещицу какую нибудь. Если пропавшая жена была здсь, то очень вроятно найти какой пибудь слдъ. Увы, ничего подобнаго не было. Три комнаты, занимаемыя гусаромъ, представляли изъ себя не то казарму, не то покинутое какимъ нибудь лихимъ малымъ жилище. Тамъ и сямъ стояли раскрытые ломберные столы со слдами мла на сукн, всюду валялись порожнія бутылки, по угламъ стояли трубки съ длинными чубуками, сабли, нагайки, кивера, фуражки; въ зал стояло на козлахъ сдло, другое сдло валялось на диван въ гостинной; пепелъ изъ трубокъ былъ на столахъ, и на окнахъ, и на полу. Въ спальной, съ широкою кроватью, покрытой персидскимъ ковромъ, были разбросаны по стульямъ венгерки, доломаны, чикчиры, ташки, блье, на стн висло оружіе; въ прочихъ комнатахъ стны были голы, и только чернли на нихъ ямки отъ пуль: жилецъ, вроятно, упражнялся отъ нечего длать стрльбою въ цль изъ пистолета. Никакихъ «слдовъ» Лука Осиповичъ не нашелъ. Что оставалось ему длать? Онъ халъ сюда съ твердымъ намреніемъ сейчасъ, сію же минуту вызвать Черемисова на дуэль, но теперь это намреніе казалось ему страннымъ, нецлесообразнымъ. За что онъ подставитъ лобъ подъ пулю своего обидчика? Для того разв, чтобы тотъ убилъ его и безпрепятственно владлъ его женою? Нтъ, онъ сперва узнаетъ: силой увезъ Катерину Андреевну Черемисовъ или по ея согласію? Если она убжала съ гусаромъ, такъ онъ ее убьетъ, да, ее, — змю, согртую на груди, а потомъ ужъ сведетъ счеты и съ нимъ, съ обидчикомъ, а если онъ увезъ ее силой, укралъ, разбоемъ отнялъ, такъ онъ недостоинъ того, чтобы съ нимъ стрляться дворянину и офицеру. Разбойника надо или просто убить, какъ бшеную собаку, или предать въ руки правосудія и отнять у него его жертву, спасти ее.
— Не могла моя Катенька убжать, не могла, — вслухъ подумалъ Лука Осиповичъ.
— Какъ изволите говорить? — спросилъ парень.
Лука Осиповичъ не отвчалъ ему, вышелъ на улицу, слъ въ извощичьи сани и веллъ везти себя къ коменданту. Тамъ найдетъ онъ защиту, тамъ скажутъ ему, что длать, тамъ помогутъ отнять жену у похитителя. Забывъ, что онъ въ дорожномъ костюм, въ медвжьихъ сапогахъ, немытый, небритый, Лука Осиповичъ похалъ къ коменданту съ твердымъ намреніемъ добиться аудіенціи во что бы то ни стало. Прохавъ улицу, онъ увидлъ дущаго на пар съ отлетомъ Черемисова. Живописно драпируясь плащемъ, заломивъ на бекрень киверъ, халъ гусаръ, гордо посматривая на идущахъ мимо прохожихъ и улыбаясь хорошенькимъ женщинамъ.
— Стой, стой! — закричалъ своимъ зычнымъ голосомъ Лука Осиповичъ и на ходу выскочилъ изъ саней.
Черемисовъ замтилъ его, двинулъ бровями, подумалъ одну секунду и приказалъ кучеру, остановиться.
— Что сіе значитъ, государь мой? — гордо спросилъ Черемисовъ.
— Это значитъ то, что я убью тебя сію минуту!.. Ты укралъ мою жену?
Черемисовъ безпокойно оглянулся кругомъ. Народъ на панеляхъ остановился и съ удивленіемъ глядлъ на происходившее.
— Ты укралъ мою жену? — повторилъ Лука Осиповичъ, задыхаясь.
— Государь мой, добропорядочные люди не длаютъ такъ, какъ длаете вы, — отвтилъ Черемисовъ. — Пришлите ко мн секундатовъ, и я дамъ вамъ сатисфакцію…
— Какъ собаку убью я тебя безъ всякой сатисфакціи! — бшено крикнулъ Лука Осиповичъ. — Гд моя жена? Гд она?
Черемисовъ опять оглянулся кругомъ. Толпа уже двинулась съ панелей и окружила сани. Отъ сосдней будки бжалъ буточникъ, какой то офицеръ въ треугольной шляп съ плюмажемъ звалъ рукою идущихъ мимо солдатъ.
— Жена ваша ухала къ моему полку въ Польшу, — проговорилъ Черемисовъ. — Извольте отойти и ищете удовлетворенія, а это не боле, какъ пассажъ, который обоихъ насъ конфузитъ.
— Воръ ты, воръ, разбойникъ! — не помня себя, крикнулъ Лука Осиповичъ и бросился на Черемисова съ кулаками. Тотъ вскочилъ въ саняхъ, выхватилъ саблю и ударилъ ею Коровайцева по голов. Помщикъ вскрикнулъ, схватился за голову, зашатался и упалъ на снгъ, обливаясь кровью. Толпа ахнула, какъ одинъ человкъ, отшатнулась, потомъ глухо и громко зароптала и двинулась впередъ съ угрожающими криками и жестами. Сабля лихого гусара готова была уже засверкать въ воздух, но въ этотъ моментъ подоспли солдаты, прикладами оттснили толпу и кольцомъ окружили сани Черемисова и лежащаго на снгу Луку Осиповича. Черемисовъ вложилъ саблю въ ножны и выскочилъ изъ саней. Черезъ пять минутъ онъ былъ уже на гауптвахт, давая показаніе караульному офицеру, а съ раненымъ Коровайцевымъ возились докторъ и фельдшеръ. Ударъ сабли пробилъ мховую шапку и раскроилъ голову до лваго уха. Изъ зіяющей раны текла кровь, и Лука Осиповичъ былъ въ безсознательномъ положеніи, но дышалъ еще. Докторъ призналъ его рану опасной жизни и объявилъ, что надежды на выздоровленіе почти нтъ.
XIII
Мечта Ивана Анемподистовича Латухина сбылась. Надя сдлалась его невстой, невстой полноправною, свободною. Дней пять тому назадъ, Шушеринъ принесъ ему и торжественно вручилъ «вольную», совершонную въ палат гражданскаго суда, отъ гвардіи поручика Павла Борисовича Скосырева на имя крпостной его, Скосырева, двки Надежды Игнатьевной Грядиной. Въ ноги поклонился Иванъ Анемподистовичъ Шушерину, принимая эту бумагу, тотчасъ же заплатилъ ему условленную сумму денегъ и передъ образами побожился, что устроитъ и выведетъ въ люди его племянниковъ.
Запировали и загуляли вс въ дом Ивана Анемподистовича. Прислуг и прикащикамъ были выданы подарки, харчи во вс эти дни отпускались по-праздничному, стряпуха, съ приглашенною помощницей, съ утра до ночи пекла, варила и жарила, а Маша и созванныя гостить подруги ея шили невст приданое. Въ горницахъ Ивана Анемподистовича сидли, чинно бесдуя, старушки, родственницы и знакомыя его матери; въ свтелкахъ пли съ утра до ночи двушки, подруги невсты и Маши, а вечеромъ каждый день собирались гости, то на «сговоры», то на «помолвку», то просто на «двичьи вечера» невсты. Надя разцвла и еще больше похорошла. Стыдливо держась съ подругами при гостяхъ, она бросалась на шею желанному жениху, когда оставалась съ нимъ вдвоемъ, а то плакала, то смялась отъ радости.
— Милый ты мой, желанный, хорошій, да неужели вс горя наши кончились, и я свободная, вольная? — говорила она.
— Вольная, Надюша, какъ птичка вольная! — весело отвчалъ Иванъ Анемподистовичъ. — Вотъ она, бумага-то, въ ларц у меня лежитъ.
— Покажи мн ее, покажи, Ваня, я еще разокъ хочу взглянуть на нее.
— Гляди, Надюша. Вотъ она. Вотъ гербъ государственный, вотъ печать, номеръ, а вотъ подписи господъ начальниковъ и судей. Въ книги казенныя записана эта бумага, а книги прошнурованы, печатью скрплены.