Курсанты. Путь к звёздам
Шрифт:
В соседней комнате Бобрин гремел пружинами дивана, звучали страстные «охи» и «ахи», неслись стоны и крики, как будто там форсировали эротическую полосу препятствий по военному троеборью. Таранов мирно спал. Тихо и покойно посапывал на груди незнакомой девушки, которую называл Очаровашкой, не спрашивая имени. Похрапывал после длинного перехода в лесу и полях, видел сказочные цветные сны, где он генералом принимает красочный парад молодых красоток кабаре, а Генка в колпаке клоуна ведет конферанс, и раскланивается перед публикой:
– Добрый хрен вашему здоровью! Если большой, то для страсти, а если маленький – для сласти…
Часть IV. Как вас теперь называть?
Глава XXIV. Мечты на сампо
– Барыга, ты прапорщика от лейтенанта как отличаешь? – участливо спросил товарища Бобрин, но с такой иронией в голосе, за которой обязательно тянулся какой-нибудь подвох.
– Понятно, как, – по звездам. У прапора они вот такие, – он приставил к левому погону мочки указательного и среднего пальцев так, чтоб они располагались вдоль. А потом сдвинул их на 90 градусов, поперек погона, и уверенно заявил. – У летехи они вот так воткнуты.
А почему же ты Пушкинскую «Капитанскую дочку» на семинаре назвал «Дочь прапорщика»? Тебе же Малешкин также пальцами тыкал, два из них к своему погону лейтенантскому прикладывал?
Я еще думаю, чего это он мне прапорщиком тычет?
– А сложить звезды, что б капитанское звание получилось, извилин не хватило?
Курсанты сидели третий час на самоподготовке – сампо, как все говорили, – без Малешкина, который убыл в очередной отпуск, и заместителя командира взвода. После неудачной зимней стажировки сержант решал свои личные вопросы на кафедре партийно-политической работы. Генку он оставил старшим, и тот, забыв про двоечника Барыгу, разглагольствовал вслух от нечего делать, развлекая друзей-курсантов:
– Хотел бы я заглянуть в будущее, лет этак на двадцать пять – пятьдесят вперед, и узнать, что будут учить наши дети и внуки, когда поступят в военные училища?
– Наступит в следующем веке коммунизм, и военные бурсы пропадут за ненадобностью, – безапелляционно заявил Муля. Он сидел за последним столом, и чистил бархоткой бляху ремня. После нескольких резких движений поднимал ее к свету люминесцентной лампы и присматривался, удалось ли добиться желаемого блеска. – «Школу жизни» мужики третьего тысячелетия будут проходить заочно. Некому и нечего будет делать в армии и на флоте.
– Будут учить технические науки, обязательно появится новое высокоточное оружие. – Таранов, как это часто бывало, начинал горячиться с нелепыми, по его мнению, доводами. – Наши комплексы С-200 через десяток лет сменят самые современные С-300, потом С-400, С-500. И так каждое десятилетие по новому виду. На смену электротехнике и радиоэлектронике придет квантовая физика и компьютерное программирование!
– Армия будет всегда, – Марк искренне так считал, и убежденно аргументировал свою мысль, расставлял всё по пунктам. – Исторически этот институт оправдал себя, это раз. Богатые и бедные будут существовать вечно, и каждому из них себя придется защищать. Это два…
– А три – у тебя будет не внук, а внучка, – продолжил, смеясь, Генка.
– Это почему?
– У настоящих мужчин рождаются только мальчики! – сказал он с сильным кавказским акцентом и причмокнул языком.
– Ты сначала своих роди, а потом говори…, – немного обиженно ответил Марк.
– Вот и рожу. Я три дня этим летом демографический вопрос решал с одной очаровашкой, Таран подтвердит. Вырастет у моего сына его сын, а вместо армии пойдет учиться на врача. Вот это вечная профессия. Армия к тому времени вся кадровой станет. Профессионалы ей нужны, а не солдатики на два-три года. Это раз, как ты сам любишь говорить. Во-вторых, зачем в зенитно-ракетном комплексе шинели в скатку? Или яловые сапоги летчику? Экипировка будет другой. А, в-третьих, генералов нам надо меньше. Их развелось столько, сколько в СССР дивизий и бригад нет!
– А мы не будем с тобой генералами? – улыбнулся Слон.
– С такой фактурой ты точно дослужишься до маршала, – отозвался Таранов. – Высок! Строен! Красив!
– Если Рыжий раньше его должность не займет! – съязвил Пучик.
Наибольшее время в часы самоподготовки и на занятиях, курсанты уделяли конспектированию первоисточников. Отдельные брошюры, изданные многотысячными тиражами или статьи в томах классиков марксизма-ленинизма, которыми был заставлен весь читальный зал и фойе библиотеки, пользовались необычайным спросом. Конспекты этих произведений оформлялись очень тщательно: разноцветными карандашами подчеркивались главные мысли, выделялась иным шрифтом важные тезисы, яркими фломастерами рисовались заголовки, четким разборчивым почерком писался текст.
Первое время Таранов не понимал, зачем этот Сизифов труд, и кому он нужен, кроме въедливых по натуре преподавателей и командиров. Гораздо легче, казалось ему, издать отдельным пособием все эти цитаты, положения, направления действий, исторические оценки, и выдать каждому курсанту на временное, пока он учится, или вечное пользование в войсках.
Потом решил, что каждый может выбирать сам: кто качество, кто количество, кто соотношение количество/качество. И доказывал всем подряд верность этой мысли. Со временем, пришло иное осознание. Все представилось в новом свете, когда замотанный ночной чисткой картошки, суточными нарядами, уборкой территории и строевой подготовкой, Таранов заносил строчку за строчкой фразы Ленина в свой конспект первоисточников. Как вода долбит камень не силой, а частым падением, так и штудированием без включения головы, он закладывал под черепную коробку содержание очередной статьи классика. Этот материал, записанный и оформленный собственной рукой, постепенно вытеснял напевы любимых песен, милые воспоминания детства, стихи, художественную литературу и «политизировал мозги», как оценил ситуацию Генка.
В работе «Человек с ружьем» Таранову запали в голову ленинские рассуждения о необходимости «дойти до каждого солдата», умении найти с ним общий язык и повести за собой. Поначалу ему понравился этот подход, и первая же стажировка показала важность законспектированной мысли. В то лето на стаже курсант и боец быстро поняли друг друга, и через пять минут Семену стала известна тропа самоходчиков, которая принесла не одну радостную минуту.
Позже он задумался над ленинскими словами: получается, что офицер должен уметь говорить матом с подчиненными, хамить и сносить грубость так, как ведут себя окружающие его военные люди – в большинстве своем представители крестьянства и рабочего класса. Из семей интеллигенции число курсантов было существенно меньше, а из аристократии и дворянства – никого. По крайней мере, по тем автобиографиям в личных делах, которые Таранов читал, оформляя документы комбату к очередной проверке.