Курсанты. Путь к звёздам
Шрифт:
Требовательный, но справедливый начальник политического отдела зенитно-ракетной бригады помог ему установить памятник воинам ПВО, погибшим на фронтах Великой Отечественной войны. Сам лейтенант снимает с женой квартиру в центре города, и осенью отправил дочку в детский сад недалеко от расположения штаба части. Его придворная рота ходит в передовых, ленинская комната – лучшая не только в бригаде, но и в корпусе. К сроку он должен получить звание старшего лейтенанта, и надеется на новое назначение в группу советских войск в Германии по замене.
Примерно также, если не лучше, выглядела жизнь еще одного выпускника, который успел окончить академию. Майор, встречу с которым организовал комбат, выглядел веселым, жизнелюбивым,
– Парни, у всех нас один путь! Заместитель командира роты по политчасти, потом замполит батальона или дивизиона, а там – академия и начПО!
Муля «почистил перышки». Так он называл процесс приведения себя в порядок. Ему не нравилось уставное слово «оправиться», которое напоминало поход в туалет по нужде.
– Ага! Впереди дембель, который неизбежен, как крах мирового империализма! А не дослужишься до майора, можно уволиться капитаном. В сорок лет. – Слон весело оглянул сидящих на сампо курсантов. – Красота! Сорокалетний капитан-пенсионер. И у него еще вся жизнь впереди…
По преданиям прошлых лет, да и в ходе своей нынешней учебы, курсанты любили и почитали Тамару Максимовну Шульгину, боялись каждого коллоквиума преподавателя спецкурса подполковника Курбыко, заслушивались лекциями начальника кафедры психологии полковника Мухтарова, робели перед заместителем начальника училища по строевой подготовке полковником Васильевым, но и безмерно уважали его. Про них создавали легенды, на них равнялись, и самые уверенные в себе курсанты обращались к ним за рекомендацией в партию. Эти светлые личности, отдававшие свой педагогический талант будущим офицерам, вызывали восхищение у Таранова. Но тут же в его упрямой голове возникал закономерный вопрос, почему среди строевых офицеров дивизиона он не видит образцов для подражания? И не находил ответа.
Начиная со второго семестра, во взводе появился куратор. Немолодой подполковник с грустным взглядом чаще всего приходил в часы самоподготовки, общался с курсантами по любым вопросам, так как отеческий возраст и личный опыт работы в войсках позволяли ему говорить на темы, которых стеснялись или избегали остальные офицеры. «Куратор – не должность, а состояние души», – вывел в те дни Таранов и поначалу часто спорил с Валерием Васильевичем Дудко. Пучик ходил за ним по пятам, они часто сидели с подполковником где-нибудь за партой вдали от чужих ушей и говорили о жизни. «В душу тебе зайдет, и там не нагадит», – говорил о нем Марк. «Классный мужик! – не раз отзывался о Дудко Муля. – Жаль, в печали. У него сын погиб в автомобильной катастрофе. Нашим ровесником паренек был, мог бы на курсе младше учиться».
Иногда куратор приходил в казарму, а чаще на сампо. Сегодняшнее его появление в курсантской аудитории никого не смутило. Как-то так повелось, что команду ему не подавали, здоровались запросто за руку, и вели себя с Валерием Васильевичем, как с добрым старшим братом. Он сам находил возможность высказать свое мнение, а чаще слушал курсантов. Умение выслушать – качество, которым наделен не каждый, и пользоваться им надо умело. Но если Дудко говорил, то каждое слово и фраза западали в сознание лучше, чем лекция заведующего его кафедры МО и ВП.
Вместе с ним в приоткрытую дверь вошел высокий старший лейтенант с совершенно седыми висками. Из-за этого сложно было определить годы офицера, можно только догадываться: жизнь его побелила или природа наградила ранним серебром. Генка собрался было давать команду «Товарищи курсанты!» для приветствия старшего по званию, но тут Пучик сорвался с места и бросился к вошедшему:
– Дружище, здорово! Какими судьбами?!
Они обнялись, расцеловались, и сели за стол. Оказалось, старший лейтенант и Матвей из одного города. Седой приехал вчера в командировку и не мог удержаться, чтобы не посетить училище. Он уже успел послужить в войсках, побывал в местах, «о которых я не имею права говорить, но все расскажу со временем», а на вопрос о седине на висках он просто вздохнул и поведал свою историю.
Глава XXV. Трудная рота
– Закончил я наше училище с красным дипломом. На распределении, как и большинство ребят, отвечал: «Куда партия направит, куда Родина пошлет, там и буду служить!» Сил во мне было много, энтузиазма хоть отбавляй, и, главное, есть стремление служить в самых, что ни на есть трудных местах. Мечтал с первого курса: «Приду я в часть, и сделаю ее отличной!»
Таранов вспомнил, что у него на стажировке такие же мысли появились: «Значит, не один я понимаю, как важно служить на совесть!»
Седой, тем временем, продолжал:
– Попал я, по распределению, на Дальний Восток. Члена Военного совета округа в личной беседе попросил назначить меня на самую трудную и сложную «точку», чтобы вывести её в передовые. Тот по-отцовски улыбнулся лукаво, кивнул на карту, где все побережье в треугольниках подразделений с флажками, и со словами: «Дерзайте, товарищ лейтенант!» – отправил меня в радиолокационную роту – Шипун.
Добраться в неё оказалось сложно. Только с центрозавозом 8 можно доплыть или вертолет при летной погоде забрасывал людей на эту сопку у берега Тихого океана. Накануне разбился Ми-6, и замполит, мой предшественник, погиб. Прибыл я в это подразделение, и почувствовал себя скверно. Три домика, казарма, склад, баня с кочегаркой, командный пункт – вот и все строения. Радиолокационная техника, конечно: П-14, П-35, высотомер, дизеля. В первый же день моего прибытия один из домов едва не сгорел: коротнула проводка на стенах, обтянутых вместо бумаги, тканью (при частых землетрясениях не так сильно поверхность ведет). Связь со штабом батальона и бригады – только по радио, раз в день. Доложишь, что жив и крутишься, как нерка в сетях.
8
Центрозавоз – ежегодная централизованная доставка продуктов, угля и дров в удаленные места крайнего Севера и Дальнего Востока
Основная проблема в том, что роту в бригаде называли не просто трудной, а ссыльной. Каждому призыву, который отправляли сюда, так и говорили: «Бери веревку и мыло – поедешь служить на Шипун!» Сюда ссылали разгильдяев, недисциплинированных и распущенных бойцов бригады, а порой – и корпуса. Эти штрафники верховодили в казарме. Не рота – зона. Отсюда не убежишь, не дезертируешь, не уплывешь, не пойдешь в увольнение. Кругом сопки непроходимые и океан. Только на горизонте огонек случайного рыбацкого судна мелькнет, да сивучи орут на берегу, как мотоциклы на мотодроме.