Квантовая ночь

Сойер Роберт Джеймс

— То есть, нет вреда — нет вины, да? Всё случилось к всеобщему удовольствию? Ты украл у меня полгода жизни!

Я ожидал какого-то протеста; неважно, насколько справедливы обвинения, большинство людей рефлекторно пытаются оправдаться. Но Менно лишь сидел, а потом, после долгого молчания, снял очки, положил их на стол и посмотрел на меня.

Своими мёртвыми стеклянными глазами.

— Я ужасно переживал из-за того, что стало с тобой, Джим. Ты не представляешь, как сильно меня это грызло. И, как психолог, я знал всё об индикаторах, признаках — о противоестественном спокойствии, что овладевает человеком после того, как решение принято. Когда я принял моё решение, я сразу узнал его, но, несмотря ни на что, оно казалось мне верным.

Его глаза всегда смотрели строго вперёд; он не мог ими двигать. И он смотрел на меня, по крайней мере, сидел лицом ко мне, и хотя он моргал в обычном темпе, его взгляд не отклонялся ни на йоту. Хоть я и знал, что он не может ничего видеть сквозь эти стеклянные сферы, это нервировало даже больше, чем змеиный взгляд психопата.

— Ты думаешь, это легко — жить с тем, что ты сотворил? С тем, что я сотворил? — Он покачал головой; слепой взгляд заметался, словно лучи спаренных прожекторов. — Это мучило меня. Я не мог спать; не мог… ты понимаешь. — Он помолчал. — Однажды вечером я поехал в Дофин [40] — долгая поездка по практически пустому шоссе. По бокам дороги росли деревья, как я и ожидал, но — и это безумно расстраивало — практически саженцы, молодые вязы. Мне хотелось чего-то массивного, чтобы я был уверен, что оно не сломается. А потом я их увидел — целую рощу. Я повернул машину в самую гущу и вжал педаль в пол. И, в общем… — Его рука круговым движением обвела лицо. — Вот это. — Он слегка пожал плечами. — Я не на такой результат надеялся, и поверь мне, это ужасно — быть слепым все эти годы. — Стеклянные сферы снова обратились ко мне, и я смотрел в них так долго, как только смог. — Джим, я не могу исправить то, что сделал, но признай, что, по крайней мере, в какой-то степени я за это заплатил.

40

Город в Манитобе к северо-западу от Виннипега (320 км по шоссе).

17

Я всё ещё был под впечатлением от откровений Менно, когда такси высадило меня у Канадского музея прав человека. Формой здание должно было напоминать голубиные крылья, охватывающие стеклянный шпиль, поднимающийся на сотню метров в небо, но мне оно казалось больше похожим на пончик, который Бог насадил на дорожный конус.

Я опаздывал, и Кайла уже выписалась из гостиницы; она прислала эсэмэску о том, что подходит к стойке регистрации музея. Я поспешил внутрь, кивнув на ходу статуе Махатмы Ганди — я всегда выполнял этот маленький ритуал, когда посещал музей.

Регистрация располагалась в Саду Размышлений — обширном вестибюле, прилегающем к зеркальному пруду. Он был огорожен репликами базальтовых колонн Дороги гигантов в память о североирландских событиях. Большинство мужчин были в костюмах и при галстуках, но я был одет в более повседневной манере; мы с Кайлой собирались провести весь остаток дня в дороге, и я хотел, чтобы за рулём мне ничего не мешало.

Я огляделся, но не обнаружил никаких следов Кайлы. Однако я заметил Ника Смита, партнёра в бухгалтерской фирме, которая помогала спонсировать цикл лекций. У него был густой загар гольфиста, граничащий с солнечным ожогом; он оживлённо общался с чернокожим мужчиной лет тридцати пяти. Когда я проходил мимо, он говорил: «Не знаю даже, как об этом сказать, но…»

Ник заметил меня и на секунду отвлёкся от разговора.

— О, Джим, я хочу тебя кое-кому представить. Джим Марчук, это Дариус Кларк. Джим здесь в совете директоров. — Дариус стоял, как военный по команде «вольно», со сцепленными за спиной руками. Ник, повернувшись к нему, принял точно такую же позу.

— Рад знакомству, — сказал я.

— Дариус читает лекцию завтра, — сказал Ник.

— Ну, не совсем, — сказал Дариус. У него был лёгкий южный акцент. — Я здесь вместе со своей партнёршей. Это она будет выступать.

— Вот как, — сказал я.

— Но, как я только что говорил мистеру Смиту…

— Пожалуйста, зовите меня Ник.

Дариус улыбнулся.

— Как я только что говорил Нику, я приехал из Вашингтона — который Ди-Си. Мы с Латишей там живём.

— Люблю этот город, — вставил я.

— Нет, — дружелюбно возразил Дариус, — вы любите Молл и, может быть, несколько улиц по его сторонам. Сам же город довольно мерзкий.

— О.

— Я туда переехал только для того, чтобы быть с Латишей. Она работает в минюсте, Министерстве Юстиции. Так вот, о чём я? Нам здесь оказали великолепный приём, и сегодня днём у нас был ланч в офисе фирмы Ника.

— Мило, — сказал я.

— Действительно так. И я имею в виду не только угощение. Хотя я никогда раньше не пробовал бизона. Но…

Дариус умолк, и я ободрительно улыбнулся.

— Да?

Он подал плечами.

— Теперь я понимаю, каково это — быть белым.

— Прошу прощения? — сказал я. И, к моему удивлению, Ник вставил: — Чего вы сказали?

— Когда вы чёрный, вы не можете войти в офис юридической фирмы, или в правительственное здание, или в другое подобное место в Вашингтоне, чтобы люди не смотрели на вас так, словно вы собираетесь устроить ограбление. Вы понятия не имеете, что это такое — когда от вас всегда ожидают худшего. Но здесь я себя чувствую как дома. Никто не выглядит обеспокоенным или испуганным, когда я вхожу. Повсюду лишь «Добрый день, сэр. Позвольте ваш плащ».

— Добро пожаловать в дружественную Манитобу, — сказал Ник.

Фраза эта мало что значила; «Дружественная Манитоба» — это слоган, написанный на наших номерных знаках. Канадские аборигены могли бы рассказать совсем другие истории о посещении здешних пафосных мест.

— Вроде того, — ответил Дариус.

— В самом деле, — сказал Ник, теперь почему-то тоже немного растягивая гласные на южный манер. — Здесь это совершенно нормально.

Дариус пристально посмотрел на него.

— Вы надо мной смеётесь?

Как раз в этот момент к нам подошла женщина, которая, по-видимому, и была Латишей; она приобняла Дариуса за пояс, и я воспользовался моментом, чтобы оттянуть Ника в направлении бара.

— Что с ним такое? — спросил Ник, оглядываясь на Дариуса.

— Ты его имитируешь.

— Прошу прощения?

— Вот, ты сейчас говоришь «прошу прощения», а только что переспрашивал «чего вы сказали?»

— Правда?

— И ты всё время копировал его позу и акцент.

— Вовсе нет.

— Вовсе да.

— Но зачем бы мне…

— Все это делают в той или иной степени. «Неосознанная мимикрия» — так это называется.

— О, — сказал Ник. — Но я ничего такого не имел в виду.

— Разумеется, нет.

— Я даже не думал…

Я взглянул на него, и сердце у меня вдруг тревожно встрепенулось. А не было ли это правдой в буквальном смысле?

На другом краю вестибюля я заметил выходящую из женского туалета Кайлу. Я сказал Нику, что поговорю с ним позже и поспешил к ней. Я чувствовал тревогу, огибая встречных. Обычно я нормально чувствую себя в толпе, однако сейчас никак не мог отделаться от мысли о том, сколько Ников — сколько эф-зэ — кружит вокруг меня.