Квантовая ночь
Шрифт:
— Ты счастлива?
— Насчёт работы? Конечно. Синхротрон — удивительное место, и платят неплохо.
— А помимо работы?
— Честно? Мой бывший — заноза в заднице.
— Бывший? Ты была замужем?
— И развелась.
Огромная глава её жизни, которую он полностью пропустил. И — Господи, он ведь даже не знает, какая у его сестры сейчас фамилия.
— Ты не взяла его фамилию?
— Нет. По-прежнему Гурон. Как мы, физики, говорим — инерция.
— И ты говоришь, тот парень был козлом?
— Как выяснилось. Единственное хорошее, что вышло из наших отношений —
— Кто?
— Моя дочь. — Пауза. — Твоя племянница.
Невероятно.
— Тридцатого ей будет шесть, — сказала Кайла. — Я скоро её к тебе приведу.
— Спасибо.
— И, кстати, отвечая на твой вопрос: в целом жизнь была неплохая. На работе я добилась впечатляющего прорыва, и ты уже видел моего друга Джима; он очень добр ко мне и к Райан.
Он задумался об этом — и, что странно, о том, что он по этому поводу чувствует. Это было очень, очень странно, но он ответил словами, которые раньше произносил множество раз, но сейчас впервые делал это с полным осознанием их значения:
— Очень рад за тебя.
25
Когда ему было пятнадцать — семь субъективных и двадцать семь объективных лет назад — Тревис как-то распорол ладонь. Он вошёл в стеклянную дверь магазина, которая, как он думал, была открыта. Такие двери должны делаться из безопасного стекла, но эта была из обычного, и поэтому раскололась на гигантские куски. Когда он поднял руку, чтобы защитить лицо, один из громадных осколков упал с верхней части рамы и воткнулся в тыльную сторону ладони, распоров её до кости. Были разорваны сухожилия, рана открылась, и его увезли на «скорой».
Все операционные были заняты, так что его посадили в что-то вроде зубоврачебного кресла, руку положили на небольшую кювету, и пластический хирург, выдернутый с какого-то концерта, сел рядом на табурет и аккуратно сшил сухожилия, похожие на серую ленточную лапшу. Они воспользовались местным наркозом, и Тревис заворожено изучал на внутреннее устройство собственной руки.
Шрам, к удовольствию Тревиса, сильно поблек за прошедшие два десятка лет; несомненно, единственная его часть, которая улучшилась за эти годы. И всё же это было немного похоже: он осознал, что впервые в жизни задумывается о внутреннем устройстве своего разума. И так же, как и тогда, когда он видел сухожилия, кость, всю механическую инфраструктуру своего запястья — какое-то время это было интересно, и он был рад, что пережил это, но ему вовсе не хотелось повторять этот опыт, и уж совершенно точно он не хотел заниматься этим всё время.
Кайла просидела с ним пару часов, излагая сжатую версию истории двадцать первого столетия до сего момента: атака террористов на Всемирный Торговый Центр и Пентагон, вторая катастрофа «шаттла», войны в Афганистане и Ираке, выборы первого чёрнокожего президента в Америке, сползание Канады вправо и затем новый отскок влево плюс — неслыханно! — недавние выборы премьера-мусульманина, легализация однополых браков по всей Канаде и через десять лет в США, уменьшение полярных шапок и многое другое. Он был переполнен.
Однако примерно в шесть вечера появился друг Кайлы, Джим, и увёл её в коридор. Они отсутствовали пару минут, пока Тревис смотрел в окно. Деревья качались — день выдался ветреным. Орёл пролетел прямо над флагштоком с потрепанным и поблекшим канадским флагом.
Джим снова вошёл в палату и уселся на стул, на котором раньше сидела Кайла. Тревис уставился на него. Выглядел он довольно представительно, но его сестра, даже постаревшая, была красивее.
— Сколько вам лет? — спросил Тревис.
— Тридцать девять, — ответил Джим.
Тревис покачал головой.
— В последний день рождения, что я помню, мне исполнилось двадцать два. Теперь мне сорок один.
— Tempus fugit, — сказал Джим, и Тревис немедленно почувствовал, что ему нравится этот человек. Он не стал при этом высокомерно вскидывать брови, словно говоря «это по-латыни» или «вы, конечно, не поняли, что я сказал». Он просто молчаливо предположил, что собеседник так же умён, как и он сам.
— Ага, — ответил Тревис.
— Послушайте, — сказал Джим, — я спрашивал Кайлу, и она разрешила поговорить с вами об этом. Я учился в Университете Манитобы одновременно с вами, однако ничего не помню о тех временах, и, в общем, я подумал, что, может быть, вы могли бы мне помочь заполнить кое-какие лакуны в моём прошлом.
Тревис подумал об этом. Раньше такие слова прозвучали бы как музыка: Ты знаешь что-то, чего не знаю я; ты можешь это использовать против меня. Но он не чувствовал тяги к… к тому, чтобы использовать этого бедолагу. Он…
Он хотел помочь ему.
Господи, подумал Тревис, да что же со мной такое?
Я смотрел на Тревиса Гурона, а он смотрел на меня. Тревис был братом Кайлы, но ощущение было такое, что он немножко и мой брат тоже. В конце концов, он был единственным человеком моих лет, который также утратил воспоминания о первой половине 2001 года. Да, он потерял гораздо больше, чем те полгода, но я мог, пусть качественно, если не количественно, понять, через что ему довелось пройти. И даже если я как-то сумею восстановить воспоминания о моём тёмном периоде, это, вероятно, будут старые воспоминания, поблекшие, ненадёжные, как любые воспоминания о делах таких далёких дней. Однако Тревис помнил те события так, будто они произошли лишь вчера.
За исключением…
Чёрт, что-то вертелось у меня в сознании. И да, дело было именно в сознании. Менно Уоркентин сказал, что я потерял сознание после того, как на мне испытали шлем «Ясности». Если эта штука не только вызвала у меня обморок, если на самом деле она на шесть месяцев остановила моё самоосознание, то я, в принципе, мог понять, почему я не помню ничего о времени, которое последовало за обмороком и до тех пор, пока, по неизвестной пока причине, я не перестал быть эф-зэ.