Квантовая ночь
Шрифт:
— На вашей улице многие держали домашних животных? Собак? Кошек?
— О, да. Очень многие.
Я часто представлял студентам гипотетические ситуации, и они всегда догадывались, что это именно она. Мне не хотелось делать такое с Ребеккой, но я сказал, хотя в моём в квартале ничего подобного никогда не было:
— На улице, где вырос я, кошки с собаками тоже были в каждом доме. — Я состроил озадаченное лицо. — Но многие из них пропадали. Мы не знали, что и думать. Потом оказалось, что пацан, который жил через несколько домов от нашего, ловил их и
— Боже, — сказала Ребекка. — У нас тоже такое было. Какой-то урод развешивал мёртвых кошек на деревьях — включая двух наших котят. А одну кошку нашли разрезанной на части. Это было ужасно… — Она покачала головой. — И я вам говорю, Джим, мне не нравилось, что мой Тревис бьёт других детей, но я бы не возражала, если бы он поколотил того, кто творит такое.
С Кайлой дела обстояли совсем по-другому; крепких отношений не построишь, если будешь что-то скрывать.
— Я сегодня днём долго разговаривал с твоим братом, — сказал я ей, когда мы лежали рядом в постели вечером того же дня.
— Он мне сказал. Ты ему нравишься. — Она улыбнулась. — Печать одобрения от старшего брата.
— Он хороший парень, — сказал я. — Сейчас.
— Что ты имеешь в виду — «сейчас»?
— Какой он был ребёнком? Подростком?
— Ты к чему-то клонишь, — сказала Кайла. — К чему?
Я сделал глубокий вдох, потом выдохнул.
— Он изменился, — сказал я. — До комы он был психопатом.
— Ты же сказал, что не помнишь Тревиса по студенческим временам.
— Не помню. Но он описал мне свой тогдашний внутренний мир: сознание, но не совесть. Он был Q2, но по какой-то причине очнулся как Q3.
Она была потрясена.
— Нет. Правда? Господи, ты… ты уверен?
— Практически на сто процентов.
— Господи. А я тогда кто? Дебра «бля» Морган? Слишком любящая сестра, чтобы видеть, кто её брат на самом деле?
— Я не… никто его не судит. Я просто подумал, что ты должна знать. — Она промолчала, и я продолжил. — По крайней мере, сейчас он не психопат. Он искренне тебя любит.
— Сейчас, — с горечью в голосе произнесла Кайла.
— И будем надеяться, что таким он и останется. Но послушай, ты ведь знаешь опросник Хейра не хуже меня. К примеру, у него было много женщин?
— Ты его увидел впервые, после того, как пролежал трупом двадцать лет, — сказала она, кивая. — Я его сестра, но даже я видела, насколько он сексуален.
— Промискуитет, — тихо подтвердил я. — Цепь бессмысленных связей. И ты говорила, что он занимался экстремальным спортом: это требуется для стимуляции. Ты также говорила, что он был как камень, когда ваш отец умирал от рака; готов спорить, что он оставался таким даже на похоронах.
— Хочешь сказать, это признак неспособности к глубоким эмоциям?
Лёжа я не мог пожать плечами, но я приподнял брови.
— Классическая черта.
— Я… — Но она не стала говорить, что собиралась.
— Мне очень жаль, дорогая. Но помни — сейчас он в порядке.
Она перевернулась на бок, лицом ко мне; я испугался было, что она разозлилась, но она лишь сказала:
— Обними меня.
Я так и сделал, нежно поглаживая изгиб её спины. Я не знал, что сказать, и поэтому просто прижимал её к себе, и так мы лежали, ожидая, когда нас поглотит сон.
27
После того, как Джим вернулся в Виннипег, Кайла решила раскрыть свою тайну персоналу учреждения долгосрочного ухода имени Томми Дугласа.
— Таким образом, если у вас есть другие пациенты, полностью лишившиеся сознания, я могла бы им помочь.
Натану Амстердаму, директору по медперсоналу, было за пятьдесят; у него были светлые волосы, зачёсанные назад, впалые щёки и длинное худое лицо.
— Это невероятно, — сказал он. — Но, вы знаете, вам всё-таки следовало предупредить нас заранее о том, что вы планируете сделать. Если бы что-то пошло не так…
— Он мой брат; суд дал мне права опеки над ним много лет назад. Я одобрила это — и это сработало.
— И всё же если бы был какой-нибудь вредоносный эффект…
— Его не было. Я вылечила его.
Он некоторое время молчал.
— Ладно, что сделано, то сделано.
— Пока что, — сказала Кайла. — Но я хочу сделать это снова. У вас есть кто-нибудь, чьё состояние сходно с состоянием моего брата? Третьего уровня по шкале Глазго? Я хочу помочь, если это возможно.
— Я должен поговорить с юрисконсультом…
— Ради Бога, доктор Амстердам, вы ведь не собираетесь похоронить чудо в ворохе бумаг?
Вдоль стен кабинета Амстердама стояли книжные шкафы вишнёвого дерева; стол, за которым он сидел, был из того же материала.
— Не для протокола — у нас есть четыре… нет, пять пациентов с синдромом псевдокомы и где-то двенадцать в состоянии минимального сознания. Но чтобы без всяких признаков сознания и реакции на окружение? — Он нахмурился, от чего его впалые щёки впали ещё больше. — Есть одна. Впала в кому после автомобильной аварии, пять или шесть лет назад. Её муж почти такой же обязательный, как вы — приходит каждую вторую среду вечером и сидит с ней.
— Вы можете свести меня с ним?
Голова Амстердама качнулась влево-вправо.
— Нет. Но я могу спросить его, не хочет ли он с вами связаться.
Я стоял перед пятью десятками студентов. Звонок на моём телефоне был отключён; я известен своей нетерпимостью к телефонным звонкам в то время, когда я пытаюсь учить студентов. Однако телефон я положил на кафедру экраном вверх, чтобы иметь возможность следить за временем менее очевидным способом, чем поглядывание на наручные часы. На дальнем краю аудитории не было часов, хотя они висели на стене за моей спиной: студенты могут видеть, как уходит время, а вот профессор — нет.