Квантовая ночь
Шрифт:
Картинка снова сменилась; теперь экран показывал большую деревянную доску, на которой были написаны размашистыми мазками малярной кисти два слова.
— Дэн, изображение этого знака, который, как мне сказали, был найден лежащим поверх тел, уже распространилось по сетям словно вирус. Как вы видите, он гласит: «Как просили».
— Будто в Германии при нацистах, — сказал я, качая головой.
Брэтт поднял взгляд.
— Проиграл.
— Что?
— Ты проиграл. Закон Годвина.
На самом деле он имел в виду следствие закона Годвина, подразумевающее, что спор необратимо потерял смысл, когда кто-нибудь прибегает к сравнению с нацизмом или Гитлером.
— Потому что Холокост — что? — сказал я. — Sui generis? Нечто, что не может случиться снова? — я махнул рукой в сторону телевизора. — Это происходит прямо сейчас.
— Просто случайный выброс.
— Только всё это ускоряется — и будет становиться всё хуже и хуже. Гитлеру, по крайней мере, пришлось задействовать огромную правительственную инфраструктуру для совершения тех убийств. Грёбаный же Макчарльз творит свой геноцид руками энтузиастов.
— Нет никаких свидетельств того…
Я указал на экран.
— Вот они, эти свидетельства! Почему…
Однако нас прервал служащий «Эйр-Канада», объявивший посадку на рейс. По-видимому, статус Брэтта в программе лояльности давал ему право на посадку вне очереди, так что он немедленно поднялся с кресла и, не попрощавшись, поковылял к посадочному туннелю.
На следующий день после окончания занятий я отправился на встречу с доктором Намбутири, который, наконец, нашёл для меня время. Я ехал на автобусе, так что имел все возможности наблюдать ущерб, понесённый городом во время беспорядков. Во многих местах окна были заколочены досками, заборы всё ещё повалены, а на асфальте видны чёрные отметины там, где горели машины.
Намбутири удалось вытащить ещё несколько детских воспоминаний, весьма интересных и, при иных обстоятельствах, оправдавших бы затраты на визит. Но это были лишь пириты; мы же искали золотые самородки.
И довольно скоро мы нашли и их: одна из лекций Менно; затем, после того, как Намбутири сместил щупы, лекция профессора Дженкинса — к сожалению, не та, на которой я пошутил про орангутанга; новое смещение принесло воспоминание о том, что мне действительно удалили опухоль в Калгари; ещё одно — и мы с Кайлой играем в «тривиал персьют» на раздевание, когда вместо начисления очков каждый раз, как вы отвечаете правильно, соперник снимает с себя шесть предметов одежды, а потом…
Ох.
Ох.
Так вот что я сделал Дэвиду Суинсону.
В то лето я остался в Виннипеге, найдя работу по заколачиванию данных в регистрационном бюро в расчете на то, что мои отношения с Кайлой продолжатся. Дэвид, который в предыдущем учебном году занимал соседнюю с моей комнату, однажды съел без разрешения то, что оставалось в моей коробке из KFC. И поэтому в конце июня 2001 я зашёл в регистрационную базу и исключил его из всех курсов, которые он выбрал на следующий сентябрь, и вдобавок сфабриковал отказ от комнаты в общежитии. Когда он вернулся в Виннипег с летних каникул, то обнаружил, что он не зарегистрирован на учёбу и ему негде жить. Каким-то образом — возможно, мы ещё найдём воспоминания об этом — он догадался, что всё это подстроил я.
Я содрогнулся, ужаснувшись тому, что мог совершить такие ужасные вещи, и почувствовал благодарность, когда Намбутири двинулся дальше.
Следующие воспоминания были вполне безобидными; несколько эпизодов раннего детства; поход в кино на полнометражную версию «Джози и кошечки» [76] — вероятно, про это лучше бы было забыть навсегда; Хизер в гостях на выходных, и…
— Двигайте сраные щупы!
Намбутири ослабил нажим, и образы растворились в моём сознании, однако я тяжело дышал, а пульс бешено частил.
76
Фильм 2001 года по мотивам одноимённого телесериала 1970-х годов.
— С вами всё в порядке? — спросил он. — Мы можем закончить на сегодня, если вы…
Я поднял руку.
— Нет. Нет, всё в порядке. Просто… — Моя рука тряслась; я опустил её. — Дайте мне пару минут. — Новое воспоминание всплыло в памяти, но не из-за того, что доктор его извлёк; оно было из моего вербального индекса, и сравнительно недавнее: Менно Уоркентин разговаривает со мной в своём офисе, пытаясь отговорить меня от копания в прошлом. «Иногда лучше не трогать спящую собаку», — сказал он. Но я ответил: «Нет, я так не могу».
И я не мог.
Я должен был двигаться вперёд.
Я крепко сжал подлокотники кресла, отчего костяшки пальцев побелели, сделал глубокий вдох и сказал:
— О’кей. Я готов.
— Как скажете, — ответил Намбутири, возвращая щупы в прежнее положение.
Пятница, 29 июня 2001, после полудня. Коридор перед офисом Доминика Адлера. Стук в дверь и слова:
— Дом, это я, Джим. У вас есть минутка?
Дверь открылась; за ней — Доминик в бурых слаксах и серой рубашке с коротким рукавом.
— Привет, Джим. Заходи. Что стряслось? — Он указал на стул и повернулся, чтобы вернуться за стол.
Тело Джима набросилось сзади, руки Джима обхватили его шею с обеих сторон. Тишину разорвал треск, когда голова Доминика резко повернулась на девяносто градусов влево. Его тело рухнуло на пол.
Носок башмака Джима врезался ему в область почек, а рот Джима снова исторг звуки:
— Как тебе это, ублюдок?
Не спрашивая разрешения, Намбутири снова убрал щупы.
— Вы в порядке?
Учащённо дыша, и внезапно взмокший от пота, я поднял руку, чтобы вытереть лоб — и рука снова дрожала.
— Джим? — сказал Намбутири. Я зажмурил глаза, но ужасные образы не покидали меня. — Джим? Что вы видели?
Я попытался взять себя в руки и повернулся вместе с креслом к нему лицом.
— Вы ведь психиатр, верно?