Квантовая ночь
Шрифт:
Рубец; шрам.
У меня, разумеется, тоже был шрам, на левой стороне груди, где нож полоумного наркомана…
Нет, нет. Это не было операцией на сердце; это было удаление выросшей у меня в груди опухоли. Над грудиной. Пилить кость не пришлось.
И поэтому не было необходимости в… да, да, именно это Кассандра Чун сказала мне по телефону из Калгари: «Здесь сказано, её удалили под местным наркозом».
Что означает, что моё сознание не отключалось. Тогда, в феврале 2001, я не оказывался классическом состоянии, и поэтому ничего не изменилось: я быд эф-зэ перед операцией,
Но Кайла…
«Точно — вау, — сказала она сегодня вечером. — Но это именно то, что предсказывает математическая модель, и это в точности то, что произошло с тобой, с Тревисом и…»
И с кем?
Но нет… это какой-то бред.
И всё же когда я начал рассказывать ей, что я сделал с Менно, она отмахнулась, сказав: «Мы все совершали поступки, которыми не гордимся. Неважно, кем мы были; важно, кто мы есть».
Кем мы были. Кто мы есть.
Господи…
Может ли такое быть? Могда ли она…
Кайла, должно быть, ощутила, как напряглась у меня спина, потому что спросила:
— Что?
Моё сердце сделало несколько ударов. Затем я сказал:
— Твоё тату…
— Я думала, оно тебе нравится.
— Тебе делали аппендектомию.
— Ага, — ответила она.
— Полостную операцию.
— Да.
— Когда?
— Когда мне было двадцать три.
— То есть в 2003?
— Да, наверное.
— Под общим наркозом?
— Ну… да.
Я обнаружил, что отодвигаюсь от неё.
— Когда ты собиралась мне сказать?
— Сказать тебе о чём? — Но по её тону было очевидно — она знала, что я имею в виду.
— Сказать мне, что ты была психопатом, когда мы встречались. Если сейчас ты Q3, то до операции была Q2.
— Если, — твёрдо произнесла Кайла, — анестезия действительно привела к декогеренции, отключив меня полностью, и это не был паралич с потерей памяти, не…
Мой голос был не громче шёпота.
— О, Кайла…
Какое-то время она молчала, но в конце концов сдалась:
— Ты прав. Я должна была тебе сказать. — Она шумно выдохнула. — Да, я ещё одна точка данных: ты, я и Тревис, все мы сменили состояние, сдвинувшись вверх или вниз именно так, как предсказывает модель.
— Но зачем скрывать это от меня. Если кто и способен это понять, то…
— Это совсем другое. Ты не представляешь, на что были похожи эти годы. Ты по крайней мере не помнишь того зла, что наделал в прошлом — ну, или вспомнил только сейчас, благодаря раскопкам этого спеца по памяти, как там его звали…
— Намбутири.
— Но я? Я помнила всё. Как мучила животных, когда была ребёнком. Как изводила одну девочку в школе, так что она пыталась покончить с собой. Я не могла тебе об этом рассказать; ты бы никогда не смог смотреть на меня, как прежде.
— Это не так.
— Но потом в один прекрасный день я очнулась на больничной койке и поняла, что изменилась. Я тебе говорила, что курс Менно заставил меня заинтересоваться проблемами сознания, но это неправда, и — прости меня — я говорила, что то, что делал тогда, в прошлом, заставило меня интересоваться психопатией. Но это тоже неправда. Появление у меня совести в лето после получения степени бакалавра — вот что было всему причиной. Вот почему я посвятила этому свою карьеру. Я пыталась понять, как я могла делать все те вещи, которые делала, и почему я больше не испытываю неконтролируемой тяги к подобным вещам.
Она потянулась ко мне, взяла за руку, которой я только что её ласкал, и положила мою ладонь обратно на тату с бабочкой.
— Бабочка, понимаешь? В честь моей метаморфозы.
40
Было бы здорово, если бы после того, как Кайла поделилась со мной правдой о своём преображении, мы смогли бы заснуть друг у друга в объятиях, признав, что то, кем мы есть сейчас, значит куда больше, чем то, кем мы были тогда. Но с мирным сном ничего у нас не вышло: нас немедленно прервал неуверенный стук в дверь спальни, после которого жалобный голос позвал:
— Мамочка?
Кайла отыскала покрывало, которое, как я помнил, было цвета морской волны, хотя впотьмах казалось голубовато-серым, и накрыла им нас обоих по плечи.
— Что случилось, малышка? — спросила она.
Райан восприняла это как разрешение войти, и я услышал, как повернулась дверная ручка и тихо скрипнули петли. Она появилась из-за двери; света, что просачивался в окно её собственной спальни на другом конце коридора, было достаточно, чтобы разглядеть её широко раскрытые глаза. По-видимому, её представления о происходящем после того, как её укладывали в постель, не включали меня в одной постели с её мамой. Однако потрясение быстро прошло, и Райан сказала:
— Я испугалась шума.
Я видел по лицу Кайлы, что она хотела спросить «Какого шума?», однако в последний момент удержалась: теперь, когда двери на обоих концах коридора были открыты, мы тоже слышали шум. В спальне Кайлы окна выходили на задний двор, но в спальне Райан — на улицу — и как раз с улицы и доносились звуки приближающейся толпы.
Кайла выбралась из постели — по-видимому, в этой семье появляться перед ребёнком голяком было в порядке вещей — быстро накинула халат и повела Райан в её комнату разбираться. Это дало мне возможность добраться до своих штанов и рубашки, разбросанных на полу. Быстро одевшись, я поспешил вслед за ними.
Кайла предусмотрительно выключила свет в комнате Райан к тому времени, как я до неё дошёл. На улице под светом натриевых фонарей двигалась группа из шести-восьми подростков, бросая камни в окна. До сих пор здешние беспорядки ограничивались центром города; это был первый раз, когда они выплеснулись в предместья. Конечно, в небольшом городке типа Саскатуна от центра до предместий путь не далёк, но всё же.
В комнате Райан не было телефона, так что Кайла метнулась в холл, чтобы позвонить в полицию оттуда. В жёлтом уличном свете Райан придвинулась ближе ко мне и взяла меня за руку. Толпа проходила мимо небольшого хэтчбека, припаркованного у края дороги. Монтировка зазвенела о его бок, и завыла сигнализация — один гудок в секунду, словно биение сердца андроида.