Лабиринт памяти
Шрифт:
Гермиона замечает в его глазах безумие, а ещё чувствует лёгкий запах алкоголя.
— На часах два ночи, ты должен быть в своей гостиной, Драко, — холодно отзывается она и со страхом наблюдает, как тот подходит ещё ближе.
— Мне насрать, где я должен быть, Грейнджер. Но если уж ты подняла эту тему, хочу заметить: даже привилегия быть главной старостой не даёт тебе права шататься по ночам. Или у вас в Гриффиндоре сейчас массовые гуляния из-за того, что твой шрамированный дружок засадил отца в Азкабан? — с перекошенным от отвращения лицом говорит
— У меня есть разрешение директора, Малфой, — стараясь выглядеть спокойно, отвечает она. — И Гарри не виноват в том, что твоего отца посадили.
Драко недолго смотрит на неё с презрением, а затем вновь отходит к окну.
— Ты ни черта не понимаешь, Грейнджер. Лучше убирайся отсюда, — угрюмо глядя в окно, настаивает Драко.
— Нет, я не уйду, — делает пару шагов к нему Гермиона, в то время как Малфой медленно к ней оборачивается. — Не уйду, пока ты сам не пойдёшь в гостиную.
Какое-то время они молчат, напряжённо уставившись друг на друга, потом что-то в лице Драко меняется.
— Я сказал, проваливай, Грейнджер! Поверь, сейчас не лучшее время, чтобы быть послушной собачонкой и выполнять всё, что тебе скажет директор.
Видимо, он улавливает изумление в глазах Гермионы, а потому гадко усмехается и опять не спеша идёт к ней.
— Думала, я не знаю, что МакГонагалл попросила тебя следить за мной? Я не тупой, Грейнджер. Что она тебе сказала? Что я больной, невменяемый, психически неуравновешенный?
— Ты не… — отступает назад Гермиона, в панике смотря, как Малфой приближается.
В данный момент он действительно похож на сумасшедшего.
— И, знаешь, ведь она права. Я могу сделать что угодно, Грейнджер. Теперь мне уже точно плевать, — понизив голос, говорит Драко, и Гермиона чувствует, что натыкается спиной на стену — отступать больше некуда.
— Я тебя не боюсь, Малфой, — дрогнувшим голосом отзывается она, хотя внутри всё корчится, ревёт от ужаса и ощущения опасности.
— Я могу сделать что угодно, — повторяет Малфой, остановившись почти вплотную к ней. В его глазах плещется безумие. — Я могу заставить тебя страдать, могу использовать любое из непростительных заклятий. Любое. Понимаешь?
— Я всё равно не уйду, Малфой. Я не боюсь тебя! — собрав остатки храбрости, твёрдо произносит Гермиона, и Малфой с глухим рыком отталкивается от стены и делает шаг назад.
— Убирайся! — кричит он с исказившимся от злобы лицом.
— Нет! — смело бросает Гермиона, догадываясь, что, если сейчас уйдёт, Драко действительно способен сделать что угодно.
Но только с собой.
И Малфой, громко ругнувшись, стремительно подходит, ударяет кулаком о стену совсем рядом с головой Гермионы, а в следующую секунду грубо притягивает к себе и обрушивается на её рот в поцелуе.
В первые несколько мгновений она настолько ошеломлена, что не делает ничего, чувствуя, как его пальцы впиваются в скулы, а язык проникает в рот. Но затем Гермиона начинает вырываться: бьёт его кулаками в грудь, сжимает
И в этот миг перед глазами встаёт предательское воспоминание о той ночи, когда она увидела Драко с Мишель, а потом происходит что-то странное и жуткое: Гермиона начинает отвечать на поцелуй. Она ощущает жар тела Малфоя, улавливает привкус алкоголя, чувствует, как его зубы впиваются ей в губу, а она в ответ лишь легонько стонет и поддаётся. Видимо, ощутив, что она больше не сопротивляется, Драко одной рукой притягивает её за талию ещё ближе к себе, а другой сжимает волосы и впечатывается в её рот ещё сильнее.
Это даже не похоже на поцелуй. Это больше похоже на попытку что-то доказать, убедить в своей правоте, подавить, уничтожить, а затем самоутвердиться. Но Гермиона не может не думать, что ни один поцелуй — настоящий, нежный поцелуй — с Роном никогда не поднимал в ней столько запретных, тёмных, желанных эмоций, которые она испытывает сейчас.
И эта мысль, прозвучавшая в голове, бьёт так сильно, что Гермиона приходит в себя.
Со всхлипом она отталкивает Малфоя и, спотыкаясь, бежит прочь. Слёзы жгут глаза, обида и стыд разъедают её бешено колотящееся сердце, и про себя Гермиона кричит: «Никогда! Никогда, никогда, никогда!»
— Больше никогда! — срывается с её губ и она, привалившись к стене недалеко от своей гостиной, оседает на пол под тяжестью осознания, что она падает на дно.
Уже довольно давно она падает, не в силах удержаться.
И причиной тому — Малфой.
***
— Ты меня слушаешь?
— Да, прости… Отвлеклась, — рассеянно откликается Гермиона.
— Я сказала: Рон спрашивал у меня, что тебе подарить на Рождество. Похоже, он готовит сюрприз, — повторяет Джинни, подмигивая.
Гермиона натянуто улыбается.
— Странно, ведь только начало ноября…
Джинни пожимает плечами, а потом переводит взгляд куда-то ей за спину.
— Чего тебе, Забини?
— Если ты забыла, Уизли, нам до Рождества нужно сдать эссе, так что, со всей очевидностью, придётся договориться о совместных внеурочных занятиях, — высокомерно говорит Блейз.
Гермиона медленно оборачивается и натыкается взглядом на Малфоя, который смотрит на неё исподлобья, но, как только сталкивается с ней взглядом, отводит глаза.
Внутри всё переворачивается.
Гермиона успешно избегала его несколько дней: старалась приходить на завтрак и обед раньше, чем он, не ужинала вовсе, а ещё позволила себе пропустить совместную трансфигурацию, сославшись на плохое самочувствие.
Она почти не врала: ей до сих пор становилось до омерзения гадко, когда она вспоминала о той ночи, в которую позволила… Когда сама поддалась и позволила Малфою себя поцеловать. При мысли об этом она чувствовала, как откуда-то со дна желудка поднимается тошнота, смешиваясь с волной острого отвращения к себе, и в такие минуты ей даже не хотелось жить.