Лабиринты алхимии

Клещевич Ольга

Но, «если, – по словам В. Л. Рабиновича, – новаторство Арнольда состоит лишь в простом переносе алхимического оперирования с металла на человека и в переименовании основных категорий алхимической доктрины соответственно новому объекту, – то новаторство Парацельса – в трансформации учения о первоэлементах изнутри, в конечной ломке этого учения сразу по нескольким позициям» [73] . Однако, сколько бы ни убеждали нас разные авторы в том, что идеи Парацельса противостоят традиционной алхимии, чтение его трактатов говорит об обратном. Он развивал алхимические идеи предыдущих веков, выводя на свет то, что раньше было слишком в прямом смысле слова «герметически» спрятано, о чем предпочитали говорить скрытно, посредством «языка птиц». При этом следует отметить тот факт, что делал он это в произведениях, не относящихся строго к алхимическим практикам. Его алхимические трактаты – традиционно «темны» и написаны на «химическом жаргоне».

73

Рабинович

В.Л. Химические знания в позднем средневековье // Фигуровский Н.А. Указ. соч. С. 260.

Парацельс не отгораживает Аристотелевы стихии-качества от алхимических вещественных стихий: последние никогда не были в полной мере Аристотелевыми. Нет и «принципиального разрушения дихотомии алхимических начал – вклинивание между серой и ртутью „соли“ – третьего начала, столь же принципиального, а не только посреднического (как это считалось раньше), открывает новые просторы для технохимического опыта (растворения), когда бесплотный – только духовный принцип, – уплотняясь, обретает вещественность» [74] .

74

Там же. С. 261.

Действительно – идея соли как третьего начала для алхимии – это новая идея. Но она нашла себе место с дидактической точки зрения: необходимо было определить место проведения Великого Делания. Парацельсу был необходим «соматический аспект», «содержание которого – что важно – состоит отнюдь не в отстранении, отсечении тела от духовного делания, но его действенном соучастии в нем» [75] . И совершенно объяснимо, что в этом Парацельс «ищет себе опору в александрийской алхимии, усматривая у Гермеса только ему внятные аналогии: „Гермес сказал правильно, что все семь металлов произошли от смешения трех субстанций. Подобным же образом из этих же субстанций составлены тинктуры и философский камень. Он назвал эти субстанции духом, душой и телом. Однако он не указал, каким образом это нужно понимать и что он сам понимал под этим. Возможно, он знал о трех началах, но не высказывался по этому поводу. Я не хочу сказать, что он впал в ошибку, а только говорю, что он умолчал об этом. Но для того чтобы эти различные субстанции, а именно дух, душа и тело, были правильно поняты, необходимо знать, что они обозначают не что иное, как эти же самые три начала: ртуть, серу и соль, из которых образованы все семь металлов: ртуть есть дух (spiritus), сера – душа (anima), а соль – тело (corpus)“» [76] .

75

Хоружий С.С. «Бывают странные сближенья…» // Вопросы философии. № 5.2011. С. 48.

76

Paracelsus. The Hermetic and Alchemical Writings. Hermetic Chemistry. London, 1894. V. 1. Цит. по: Фигуровский H.A. Указ. соч. С. 262.

До тех пор, пока мы четко не определим, что собой представляет Великое Делание, количество предположений будет множиться, включая и такие парадоксальные описания деяний Парацельса, как следующее: Парацельс предпринял «технологическое отступление от освященного столетиями алхимического спиритуализма. Парацельс смешивает, не разделяя Аристотелевы стихии с элементами – качествами, прибавляя к ним квинтэссенцию. В обыкновенном золоте, согласно Парацельсу, квинтэссенции мало, зато много прокаженного тела. Вот почему изготовление целительных „арканумов“ – пафос химии Парацельса». И следом же: «вырисовывается спиритуалистический план Парацельсовой химии: планетно-зодиакальные флюиды, одухотворяющие вещественный мир „арканумов“, специфических лекарственных сил вещества, соотнесенных с частями тела» [77] . На деле же интерпретатор, желающий понять суть алхимического праксиса, должен помнить вот о чем. Подобно иконографическим изысканиям большинства картин эпохи Возрождения, которые вынуждены опираться на предположение о неких иконографических «программах», дошедших до нас лишь в исключительных случаях, доскональное изучение алхимических текстов «вынуждает сегодняшнего интерпретатора пробираться на ощупь сквозь чащу самых разнородных классических текстов от Прокла до Фичино и дальше, – никогда не имея возможности выйти к документальному засвидетельствованию связей между текстом и картиной» [78] (в нашем случае – между алхимическим трактатом и его источниками). «Единственный критерий оценки задается здесь правдоподобием и связностью предлагаемой интерпретации» [79] .

77

Рабинович В.Л. Химические знания в позднем средневековье // Фигуровский Н.А. Указ. соч. С. 262-263.

78

Гинзбург К. От Варбурга до Гомбиха // Мифы – эмблемы – приметы: Морфология и история. С. 39.

79

Там же.

Последователем Парацельса, жаждущим проверить спиритуалистические возможности алхимических начал, был врач и химик ЖанБатист Ван Гельмонт (1580- 1644). Будучи таким же максималистом в жизни, как и Парацельс, он заявлял: «Я отвергаю жизнь в страдании, присущем моим современникам», «в стяжении богатств, что подвергло бы опасности мою душу» [80] . Чувствуя, что алхимическая практика в глазах общественности постепенно становится синонимом шарлатанства, он первым стал называть себя philosophus per ignem – философом огня [81] .

80

Cobb С., Goldwhite Н. Op. eit. Р. 111.

81

Ibid.

«Огонь» («горящий пар»), по Ван Гельмонту-старшему – не есть самостоятельное вещество; он представляет собой раскаленные пары. Ван Гельмонт формулирует понятие о газе, тождественном духу – «пневме», отчего это направление химии получило название «пневмохимия». «По особенностям дела и за отсутствием имени я назвал это испарение газом, что близко к хаосу древних» – сообщалось им в трактате «Opera omnia» (Francofurti, 1682), посмертном издании, предпринятом его сыном. Как химик-практик, Ван Гельмонт отрицал существование tria prima алхимиков – ртути, серы и соли – как составных частей сложных тел, утверждая, что их присутствие недоказуемо опытом и применение их в качестве идеальных принципов для химической практики не приносит никакого результата.

Главный теоретический интерес Ван Гельмонта-старшего состоял в изучении состава сложных тел, причем их составные части понимались им как простые тела. Известно, например, что он открыл реакцию «серебряного зеркала»: исходным стала вполне «химическая» гипотеза о том, что ляпис уже содержит серебро, отличающееся лишь по форме от серебра металлического. И при всем этом Ван Гельмонт незыблемо верил в трансмутацию металлов и в Архей Парацельса, а также экспериментировал в этом направлении. Опыт его, как утверждали некоторые современники, завершился удачей: он получил алхимическое золото. По сообщению Фулканелли, «Ван Гельмонт в 1618 г. в своей лаборатории в Вильворде близ Брюсселя проводил эксперимент с камнем, который перевел в золото 18740-кратное весовое количество жидкой ртути» [82] .

82

Фулканелли. Указ. соч. С. 336.

Отметим, что врачами, фармацевтами и химиками были многие теоретики и практики того времени, занимавшиеся алхимией. Вот некоторые примеры из коллективной монографии «Возникновение и развитие химии с древнейших времен до XVII века. Всеобщая история химии».

Даниил Зеннерт (1572- 1637) был последователем Парацельса, но и сторонником атомизма древних; не отвергая аристотелевские элементы, он считал их состоящими из атомов. Тем не менее – он верил в трансмутацию, предположительно чуждую атомистической доктрине. Труд: Opera. Lugduni, 1676.

Анджело Сала (1576-1637) впервые объяснил образование азотной кислоты из селитры тем, что эта кислота вытесняется из селитры серной кислотой. Повторил опыт Ван Гельмонта с омеднением железного гвоздя, считая, что медь уже содержится в растворе медного купороса. Отрицал реальную возможность трансмутации металлов в золото и предостерегал от веры в нее. Opera medico-chimica. Francofurti, 1682.

Франсуа де ла Боэ Сильвий (1614-1672) был противником Парацельсовых Археев. Он изучал животные соки, желчь, ферменты. Продвинулся в медицинской химии. В то же время верил в трансмутацию металлов, занимаясь ею практически. Opera medica. Amsterodami, 1680.

Описывая взгляды и достижения химиков-практиков XVII в., В.Л. Рабинович не преминул отметить: «… обратим внимание на одно примечательное обстоятельство. Все сколько-нибудь заметные химики и химики-технологи конца XVI – начала XVII в. были еще и алхимиками. Между тем чистые практики-эмпирики (Агрикола, Бирингуччо, Палисси) дальше частных и единичных, хотя и гениальных, открытий не пошли. Их опыт остался теоретически не осмысленным, вне обобщения» [83] . Это наводит на мысль о существовании некоего «первоначального развивающего импульса», скрытого в алхимической практике, о котором писал Э. Скотт [84] .

83

Рабинович В. Л. Химические знания в позднем средневековье //Фигуровский Н. А. Указ. соч. С. 269.

84

Скотт Э. «Люди тайны». М., 2006. С. 144-175.