Ларочка
Шрифт:
– Да, – сказала Лариса и подумала: «Нет! А сын космонавта? То есть ребеночек может быть не еврейский, а космический».
– А потом, – Шамарин улыбнулся, – я не антисемит. Я совершенно искренний интернационалист. А что там про меня болтают… Только в данном случае это мое достоинство ни к чему. – По лицу Ларисы было видно, что ей трудно что-либо понимать, но предстоящий насильник продолжил: – Там на все семейство один еврей, да и тот отличный мужик, «раковая шейка», а все остальные приемные, полуприемные, полулатыши, как Элеонора, полунезнаю кто. Первая жена академика помре, а сын, который привел Элеонору, где-то в бегах вне пределов, с какой-то Варенькой, короче, такая тюря… Не забивай себе голову.
– А Нора?
– Что Нора? Ах, Нора, она жена Рауля. Они что, тебе не рассказали?
– Жена?
– Да.
– То есть не сестра?
– Не сестра.
Шамарин откровенно веселился, время от времени трогая мизинцем свою «сигару».
Ларисе стало значительно легче от этого известия. Хотя вопросы оставались.
– Но…
– Ну, они, как говорится, давно уже не живут с Раулем, но Нора-то успела стать членом семьи. Не выгонять же ее.
– Так не бывает.
– Бывает, Лара, это же Москва.
– Это мерзость.
Он усмехнулся.
Шамарин говорил тихо и ласково. Он склонял девушку к неизбежному очень мягко, никакого насилия. Она ему нравилась. Сначала в нем говорил азарт успешного соблазнителя, который ни одной юбки не пропускает мимо своей должности, и его очень злил ее прыжок из окна. Теперь желание навести порядок в половых делах, наказать ослушницу отступило на второй план. Девушка ему нравилась.
Было видно, что она не просто выпила и расслабилась. Ей чисто по-человечески стало как-то легче.
Она уже в сомнении – что делать дальше?
Нет, правда, сил, тихо начала она оправдываться перед собой.
Или все-таки опять обдурить урода, вырваться в чем мать родила на улицу, в темную, страшную ночь? Или хотя бы на площадку, орать, вопить?
А может, просто закрыть морду подушкой и пусть шурует?
Кстати, а чемоданы?!
Она посмотрела на хозяина квартиры, он опять ей улыбнулся, как бы мысленно перебирая свои бородавки у себя на бровях и на губах. Он был совершенно недвусмыслен. Весь его облик говорил – пора. Сама же знаешь – пора! В нем не было даже самодовольства, что отталкивало бы больше физической отвратности.
– А мои чемоданы?
– Что?
И тут раздался звонок в дверь. Лариса прыснула, ей показалось, что это многострадальные шмотки пришли ее спасать.
Вот тут лицо Шамарина сделалось ужасно. Гнев, а потом сразу же, через унизительно краткий промежуток, ужас. Он вышел в прихожую. Послышался второй звонок, и тон его получился значительно более тревожный, чем у первого. Хозяин одним глазом косился в сторону двери, другим – в сторону залетной птахи, которую, кажется, придется выпустить. Что за несчастье!
Третьего звонка не было, сразу пошли кулаки в дверь и женский возмущенный крик: «Откройте!»
Шамарин глянул в глазок, он, видимо, не принимал серьезных решений без визуального осмотра. Лариса подошла к двери и сказала через спину хозяина:
– Бабушка, не надо, сейчас я открою!
Потом, когда уже сидели на кухне у Лиона Ивановича и опять пили сладкое вино, вермут «Чо-Чо-Сан», расслабленная Лариса (принявшая душ, переодевшаяся) задала несколько вопросов хозяину, все увиливавшему от нее взглядом:
– Скажите, дядя Ли, а не жалко вам было меня отдать этому?
Он отреагировал мгновенно, даже быстрее:
– Случайность. Хочешь, Ларочка, верь, хочешь – не верь. Просто сосед. Я не знал, что он уже давно над тобою нависает. Мы, понимаешь ли, из одного кооператива. Всего лишь.
– Понимаю.
– Да ничего ты не понимаешь. И если бы он мне проговорился хоть словечком, я бы… – сухонькая фигурка даже чуть подпрыгнула на шахматном кафельном полу, – никогда бы не оставил ему ключ. Дождался бы, не знаю уж, что бы я придумал в отношении Виктории Владимировны. – И он церемонно поцеловал бабушке ручку.
– Так он не просто урод, он…
Илья Иванович сел на краешек табурета и приложил палец к губам:
– Законченный подлец. Двоих моих хороших знакомых закопал, диссертацию Сурена Игоревича… Причем берет, берет, но никто не может поймать. Что же я, изувер? Я знаю людей. А уж в своем кооперативе… Я всегда очень взвешиваю, кого с кем познакомить.
– Врешь ты все, Лион, мне-то сказки не рассказывай, – сказала бабушка.
На эти слова хозяин не обратил внимания:
– Взвешиваю, много раз думаю умом, Ларочка. А потом думаю сердцем.
– А почему вы меня не предупредили, что Нора не сестра Рауля?
– Думал, все само собой образуется, разрулится, не хотелось никого обижать. Нора, она славная, только несчастная совсем. Ей надо было наконец порвать с Рулей.
– Так все было ради нее подстроено?!
– Нет, Лара, нет, ради тебя, ты получала то, что хотела, а она…
Лариса вздохнула:
– Да ну вас всех. Москва, Москва… Клоака. И я за все должна отвечать!
Лион Иванович развел руками.
Виктория Владимировна погладила внучку по голове:
– Да будет тебе. Ты свою семью вспомни.
– Что?
Лариса посмотрела на бабушку и наткнулась на тяжелую, окончательную, как у какого-нибудь Будды, улыбку.
– Да, да, ты подумай обо мне, об отце твоем, каково было матери твоей. Ты ведь обо всем догадывалась, правда? Или свое не пахнет?
Лариса некоторое время боролась со своим ступором, потом дернула плечами, отбрасывая противную тему: