Ларочка
Шрифт:
Но тут вскочил Карапет.
– Что у вас? – неприязненно спросил Михаил Михайлович.
Карапет Карапетович несколько секунд боролся с волнением, потом сказал:
– У меня вопрос.
– Может быть, потом, в рабочем, так сказать, порядке, – дергая щекой, попытался увильнуть шеф.
– Нет, нет, – бодро возразил Пызин, – если Карапет Карапетович хочет спросить, мы всегда можем ответить.
Михаил Михайлович сделал согласный жест руками: пожалуйста, товарищ заместитель, сражайтесь. Пызин встал. Но оскорбленный армянин смотрел не на него.
–
– У меня? – с некоторым даже наивом в голосе поинтересовался шеф. Мол, я-то тут при чем?
– Я хочу спросить у вас: почему вы гоните меня как собаку, когда этому человеку позволяете все?
Главный насупился, ему все это было неприятно, но вместе с тем он и успокоился. Карапет явно выходил за рамки приличий, и его можно было одергивать, не обсуждая сути дела.
– Держите себя в руках, Карапет Карапетович.
– Что, если этого человека прислали сверху, то он может топтать людей и издеваться над ними как ему угодно, да, Михаил Михайлович?
– Ведите себя подобающе, Карапет Карапетович!
Пызин сиял – соперник сорвался. Никто не любит скандалов и скандалистов, а Михаил Михайлович Александров, Пызин это уже понял, особенно сильно не любит. Заместителю можно было уже ничего не говорить, коротышка топил себя сам.
– Вы не ответили мне, Михаил Михайлович!
– В таком тоне беседу я вести не намерен. Заседание окончено.
Волчок сидел у самого выхода из кабинета. Он охотно покинул летучку, на рабочее место не поспешил. У него было крохотное дельце к Тамиле Максимовне: он хотел просить отсрочки по платежам в общак.
Внутри в кабинете еще что-то негромко кипело. Полностью ушли только Голубев с Воробьевым, о чем-то очень конфиденциально переговариваясь, очевидно прикидывая, не последует вслед за армянским гонением атака на гомосексуалистов.
Остальные толпились в предбаннике.
Лариса перешептывалась с хитро улыбающимся Милованом. Галка делала большие глазищи за большими очками, как будто что-то предчувствуя. Мудрая Тамила Максимовна делала вид, что роется в сейфе, а сама одним глазом незаметно рылась в толпе сослуживцев.
Вышел наконец беззвучный, сосредоточенный, весь обрушившийся в себя Карапет. Все сочувственно, но молча на него косились. Он ни на кого не смотрел, он сопел и истекал потом. Было понятно, что лезть к нему с разговорами не стоит.
Прокопенко молча развернулся и пошел к себе.
Волчок глубже вжался в стул.
В этот момент открылась дверь кабинета, и на пороге появился Пызин с видом плодотворно потрудившегося человека. Он только что еще раз объяснил Михаилу Михайловичу и даже доказал с цифрами в руках, что никакого национального подтекста в его деятельности на посту зама нет, никакими даже отдаленно политическими выводами данная ситуация не чревата. Компетентные люди, из числа тех, что сидят выше, в курсе. Просто им, новым замом, тихо и грамотно ликвидирована многолетня группка граждан, присосавшаяся к гонорарной ведомости «Истории». Карапет Карапетович – человек с большим сердцем и не может отказать дорогим ему людям. И не только армяне в списке. Вот Инга Вячеславовна Шмит или Семен Антонович Тенин, они были отсеяны в первую очередь, уж потом дело дошло до всяких Гайков и Вегенов.
Михаил Михайлович мрачно молчал. Несмотря на бодрость зама, дело выглядело погано. Но, в конце концов, Карапет виноват по большому счету сам. Должно быть чувство меры, и не надо подставлять людей, которые хорошо к тебе относились. Главный отлично знал главное аппаратное правило – чтобы тихо! Можно почти все, но чтобы без скандала. Это тебе не фронт.
Пызин, выйдя в предбанник, увидел перед собой сопящего коротышку и сдвинул брови – это еще что такое?!
Карапет не стал отвечать на этот немой вопрос и правой рукой нанес по левой щеке победителя сильный удар. Пызина бросило к косяку, и он отступил внутрь кабинета, уронив папку и прижимая руку к скуле.
– Карапет, Карапет, Карапет! – на разные голоса заговорил предбанник.
Мститель еще несколько раз свирепо выдохнул, сделал несколько быстрых приставных шагов вправо, как балетный, покидающий сцену после удачно выполненного номера, и выскочил вон из главной редакции.
6
Михаил Михайлович вызвал к себе Ларису. Усадил в кресло. Предложил курить. Лариса чувствовала, что сейчас этот большой мужчина ей доверится, и ей было приятно сознавать, что ему в данной ситуации не к кому больше обратиться.
Выяснилось, что Николай Николаевич «встал на формальный путь». То есть сняты побои, диагностировано сотрясение мозга, написано заявление в милицию, в прокуратуру, ЦК ВЛКСМ поставлен на ноги.
– У нас пока что еще советская власть, – развел сильными и несчастными руками шеф, и по его тону было трудно понять, какой смысл он вкладывает в свое заявление.
Лариса кивнула и сообщила шефу, что вся Москва гудит, со всех этажей к Карапету идут делегации со словами поддержки, московские армяне готовят какое-то заявление.
Щеки шефа все более обвисали после каждого слова. Опускались углы рта и края бровей.
– Боюсь, что до суда дойдет. Я пытался воззвать, но Пызин закусил удила. Его тоже надо понять. Кто, говорит, власть: мы или они?
– Кто «они», армяне?
Михаил Михайлович мощно поморщился:
– Какие армяне, вообще – они!
– Либералы?
– Ну-у…
– Диссиденты?
Михаил Михайлович поднял со стола широченные ладони:
– Пусть уж лучше армяне.
И тут же смутился, ему было неприятно, что из его уст прозвучала эта фраза. Он боялся за свою стерильную в этом отношении репутацию.
Лариса прищурилась, и у нее обнаружился немного комиссарский разрез глаз.
– Вы считаете, что суда не избежать?
– Нет, Пызин закусил удила, мы или они! – И очень тихо добавил: – Кретин!
– Но Михаил Михайлович, если Карапета осудят…
– Два года колонии, я наводил справки.
– …если его осудят, я вам гарантирую всё, вплоть до «Голоса Америки», даже и справки наводить не надо.