Ларочка
Шрифт:
7
– Твоя фамилия не от белорусского волка, а от какого-то более мелкого зверя. Значительно более мелкого. Суетливого, как хорьковая белка. Даже нет, ты вообще не из фауны, ты жестяная игрушка, которая крутится со звоном. – Лариса вздохнула с какой-то окончательной разочарованностью в человеке. – Береги честь смолоду, волчок-дружок.
Лариса удалилась в свой кабинет, а молодой консультант погрузился в кресло как в сосуд с расплавленным свинцом. Удалившаяся Лариса была уверена, что осталось сделать всего несколько уколов в эту ничтожную совесть, чтобы обладатель ее с воплями кинулся давать любые показания, если надо, то и на самого себя.
А дело между тем раскручивалось. На настоящий политический уровень оно не тянуло, хотя зам и старался. Но было ясно, что это и не простой производственный конфликт. Скоро уже все были в курсе, что Карапету маячит вполне реальная зона. Дядьку надо было спасать.
Волчка пригласили к настоящему следователю, и, хотя он сразу же, с первого слова, заявил, что ничего не видел, потому что рассматривал пятно на брюках, его мурыжили почти два часа. Одновременно настырный и вкрадчивый капитан подъезжал и так и эдак. Пытался выявить в консультанте советскую сознательность, но быстро оставил попытки, намекал и на социальное происхождение, ты, мол, парень из сирот, на кухаркины деньги выучился, а эти москвичи тут жируют в огромных однокомнатных квартирах на улице 1905 года и лупят по морде хороших комсомольских парней, раскрывших шайку расхитителей честных советских гонораров. И это не сработало. Молодой консультант стоял насмерть – ничего не видел.
А может, слышал?
Был ведь звук удара? На что он был похож, на удар кулаком или открытой ладонью? Молодой человек запаниковал, понимая – попался. Забормотал что-то про среднее ухо, которое раньше все время воспалялось, а потом и про средний от этого слух, мол, даже собственная тетя не брала его в хор, которым руководила, даже по знакомству не брала. И вообще, пятно.
Тогда капитан перекинулся на инородческую траекторию, мол, понаехали в столицу разные, колотят по мордасам честных замредакторов, разве не должен поучаствовать в пресечении этого безобразия честный русский парень, армеец и ученый.
Волчок заметил несоответствие в построениях капитана. Карапет был у него то зажравшийся, то понаехавший, но молодой специалист по Бородинскому сражению решил не вылезать с этим наблюдением.
Поэтому промолчал. Уклонился, отмазался.
Дав подписать ему каждый лист протокола, капитан, с отвращением подмахивая пропуск, сказал:
– Я понимаю, запугали тебя.
Волчок и не знал, что чувство освобождения может быть так связано с отвращением к себе. Он с удовольствием не пошел бы на работу, но у него назначены были три важнейшие встречи. Одна как раз со специалистом по муниципальному устройству Римской империи.
Он сидел за своим столом, когда раздались шаги по коридору. Не шаги специалиста. Консультант вжался в кресло. Лариса вошла, туманя свой облик дорогими табачными дымами, облако дорогого косметического запаха ощущалось на расстоянии.
– Ну, ты ничего не хочешь мне сказать, патриот-надомник?
Всю ночь консультант не спал. На судьбу боевого армянина ему было плевать. Он был занят решением теоремы: как отбиться от Ларисы? Она явно наметила его в герои этого процесса; какова будет ее месть, если он откажется, ему было настолько жутко думать, что он не думал. Но и капитанских щупалец официального закона он тоже боялся страшно. Как быть?! Отвлекал себя боковыми мыслями: гад Прокопенко вовремя слинял, всегда знает, когда скрыться у себя в семействе. Права Лара, что-то нечисто с его чистым счастьем!
– Ну что, Волчок?
– Что?
– А ты не перечислишь ли мне императоров династии Клавдиев?
– Зачем?
– Что-то мне очень захотелось послушать.
Это было, конечно, издевательство, но одновременно и оттяжка времени. Может быть, придет за время перечисления спасительная мысль, какой-то способ выскользнуть из-под удара.
– Калигула.
– Ну!
– Нерон.
– Ну!
– Ну, Клавдий.
– Ну!
В этот момент появился радостно улыбающийся специалист по муниципальному устройству Римской империи. Ему было очень приятно, что в данном заведении рабочий день начинается умственной гимнастикой именно такого рода.
Лариса бросила на несвоевременного латиноида свой самый мрачный взгляд и удалилась, потребовав, чтобы «товарищ консультант» навестил ее минут через пятнадцать.
– Здравствуйте, товарищ Волчок.
Римский гость сразу понял, что молодому работнику не до него. Парень с трудом подбирает нужные слова и, при всей очевидности дела, все время соскальзывает сознанием с линии разговора. А с каким преувеличенным раздражением посмотрел он на телефонный аппарат, вдруг решивший зазвонить.
Звонила, разумеется, Лариса:
– Можешь не спешить. Опоздал. Можешь вообще здесь не появляться.
Молодой консультант вскочил так резко, что побледнел – отлила кровь. Тут же сел, боясь потерять сознание.
– Я оставил тут и анкету, и автобиографию. До свидания, – сказал приветливо римлянин. Ему хотелось задать еще несколько вопросов, обсудить не только династию Клавдиев, но, может быть, и Антонинов, но было понятно, что спрашивать он будет зря.
Волчок выждал минут пятнадцать, надеясь на еще один, может статься, смягчающий, звонок с территории отдела Великой Отечественной войны. Не было такого. На шатающихся ногах отправился к дверям известного кабинета.
Постоял с минуту у запертой двери.
Он не знал, какие именно слова скажет, но вместе с тем уже считал себя решившимся. Только вот на что? Главное, снять этот сиюсекундный кошмар, а там будет видно, ведь суд не завтра, с ним, главным свидетелем, может случиться горячка, пожар или другое, столь же радостное событие.
Главное, чтобы она была там одна.
Лариса, Галка, Милован сидели за столом и пили кофе-чай. Вместе с ними сидел, как ни странно, Прокопенко. Вроде бы отвергнутый за нежелание включиться в движение спасателей Карапета. Он был в легком подпитии, что-то говорил, размахивая маленькими острыми ладонями. Чувствовалось, что он в центре внимания.
Волчок замер в дверях.
Пару секунд ему пришлось гореть на медленном огне общего, испепеляющего внимания.
Наконец Лариса презрительно выцедила:
– Сади-ись.
По крайней мере не сказано: «Уходи».
Сел, взял чашку, стоявшую на краю.
– Это моя, – сказал Прокопенко.
Других свободных чашек не было, пришлось сидеть с пустыми руками.
– Ну что, Волчок, тебе не стыдно?
– Что? – Волчок решил – все, сейчас он объявит, он согласен! Только сглотнет слюну – и объявит.