Латинская Америка. От конкистадоров до независимости

Селиванов Валентин Николаевич

Обладавшие обширными познаниями в самых различных областях, отцы-иезуиты направляли весьма разнообразную хозяйственную деятельность редукций. Здесь индейцы работали на лесопилках, в кузницах, пекарнях, на мельницах и верфях, в кирпичных и кожевенных, прядильных, седельных, гончарных, свечных, тележных, сапожных, швейных, ювелирных, скульптурных, живописных, литейных, оружейных, часовых, ткацких, слесарных, плотницких, по производству музыкальных инструментов и золотых и серебряных дел мастерских. Основным же занятием было земледелие; на обширных полях выращивался хлопок, йерба-мате (парагвайский чай), различные злаки. Работы велись по последнему слову тогдашней европейской агротехники с использованием традиционных навыков индейцев. Все это разнообразное хозяйство было распределено по редукциям в зависимости от потребностей существовавшего между ними обмена, а главное — от спроса внешнего рынка, ибо именно торговля с «внешним миром» приносила иезуитам прибыль. Иезуиты, писал Феликс де Асара, помещали в обширные склады «все плоды сельского хозяйства и промыслов, откуда в испанские города направлялись излишки хлопка, полотна, табака, овощей и фруктов, кожи, йерба-мате и древесины. Они перевозили все это на своих судах по ближайшим рекам, а возвращались с инструментом и всем тем, что потребно»^{64}.

Товарные склады иезуитов находились не только в «пограничных» редукциях, по и в ряде колониальных городов, где «Общество Иисуса» имело свою разветвленную торговлю. Недовольство конкурировавших с иезуитами купцов приводило часто к громким скандалам. Вице-король Перу Амат издал даже специальное предписание, в котором требовал, чтобы иезуитские торговцы покинули столицу вице-королевства Лиму, где они занимаются «корыстным занятием торговлей и делают это открыто на общественных площадях, улицах и рынках к соблазну светских людей, а также в лавках своих монастырей, посещаемых в любые часы, содержат таверны, пивные и другие заведения самого низкого сорта, получать прибыль от которых для них непристойно»^{65}.

Весь уклад жизни тысяч индейцев, живших в иезуитских редукциях, был скрупулезно, до мелочей продуман их «духовными отцами» таким образом, чтобы выжать из индейцев максимум прибыли и держать их в беспрекословном повиновении. Эта система эксплуатации рабского по существу труда начиналась с особой планировки жилищ и редукций в целом. Все редукции строились по единому плану. В центре — квадратная площадь, посередине одной из замыкавших ее сторон находилась большая церковь, к ней примыкали просторный дом священника, различные мастерские, школа и складские помещения, за церковью — кладбище и дом для вдов. По другим трем сторонам площади размещались дома, предназначенные для жилья индейцев. Эти дома располагались на параллельных линиях-улицах шириной в пять шагов и были одноэтажными, построенными по единому образцу из обожженного кирпича, иногда из камня, четырехугольные в плане, обведенные крытой галереей. В каждом из таких домов, описывает де Асара, «вначале помещалась зала, где жили приближенные касика; далее шли несколько небольших комнат, каждая в семь вар длиной^[3], по одной на каждую семью. В этих комнатах не было ни окон, ни очагов, и вся их обстановка состояла из хлопчатобумажного гамака для главы семьи, другие же спали вповалку на шкурах, постеленных на полу»^{66}.

Строжайше регламентирован был распорядок дня жителей иезуитских редукций, сочетавший напряженный рабский труд с богослужениями. День начинался с половины седьмого утра, когда священник служил мессу. В 7 часов происходила церемония целования его руки, одновременно шла раздача йерба-мате — по унции на семью. После мессы священник не спеша завтракал, читал молитвенник, посещал школу, мастерские, иногда поля, куда выезжал с помпой, верхом, в сопровождении большой свиты индейских чиновников. В 11 часов он обедал с викарием, беседуя с ним до полудня о делах редукции, затем отдыхал. Священник оставался в своих покоях до вечерней молитвы, после чего до 7 часов вечера вел нужные беседы, затем ужинал.

Паства же с восьми утра была занята на разных работах. Мужчины — в поле и в мастерских. Выход в поле происходил под звуки музыки и уподоблялся религиозной процессии: на специальных паланкинах выносили украшенные образа святых покровителей редукций. Женщины были заняты исключительно прядением: каждый понедельник им выдавалось определенное количество хлопка, а в конце недели они должны были сдать готовую пряжу.

Вечером все индейцы собирались в церкви для молитвы и целования руки священника, затем происходила раздача йерба-мате и продуктов — по 4 фунта говядины и маиса на каждые 8 человек.

В воскресные дни вместо работы происходили длительные церковные службы, а к вечеру для индейцев устраивались игры, «столь же унылые, — замечает Бугенвиль, — как и вся их жизнь»^{67}.

Иезуиты прилагали много усилий, чтобы создать в редукциях постоянную, не ослабевающую ни на один день обстановку религиозного фанатизма. Конкретно это должно было выражаться в рабском преклонении перед «наместниками бога», т. е. Самими иезуитами, которые считались не простыми людьми, но некими существами высшего порядка. Когда отцы-иезуиты «появлялись в церкви, — пишет де Асара, — хотя бы только для того, чтобы отслужить мессу, они проделывали это с необычайной торжественностью, одевали драгоценные одежды, появлялись в окружении множества церковных служек и музыкантов. Их церкви размерами и пышностью убранства превосходили все храмы в какой-либо части света; в этих церквах находились гигантские алтари, украшенные роскошной живописью и позолотой, не хуже, а может быть и более пышно, чем в соборах Мадрида и Толедо… Иезуиты затрачивали на церкви и их украшение… огромные средства»^{68}.

Великолепию церковного убранства, облачений священников и блестящей одежде индейской чиновной знати резко и, надо полагать, продуманно, контрастировала единообразная одежда массы индейцев. Каждому мужчине выдавались изготовленные по определенному образцу шапка, рубаха, штаны и пончо, все это — из грубого бумажного полотна. Всем предписывалось ходить босиком и одинаково стричь волосы. Женщины также ходили босиком, а их единственной одеждой был «типос» — рубаха без рукавов из того же полотна, подпоясанная на талии.

Это нарочитое единообразие производило удручающее впечатление на «чужаков», которым довелось побывать в иезуитских миссиях. Некий испанец, капитан Майоркского гренадерского полка в письме из миссии Япей (на реке Уругвай) сообщал: «Дома здесь настолько похожи друг на друга, что, увидев один, вы уже как бы видели все остальные, так же как, увидев мужчину или женщину, вы уже знаете всех жителей, так как в их одежде нет никакой разницы»^{69}.

Такого рода преднамеренное стирание всякой индивидуальности всех сразу и каждого индейца в отдельности было чисто иезуитским приемом психологического воздействия на зависимых от них людей. Так легче было полностью подчинить их, заставить выполнить любую работу, послать на преступление, на смерть, если это требовали «высшие интересы» ордена. Даже склонный к идеализации «иезуитского государства» Бугенвиль вынужден был признать, что жизнь индейцев в редукциях «была заполнена однообразным трудом и невероятно скучным отдыхом. Этой скукой, которую справедливо называют смертельной, объясняется, почему, как я слышал, они без сожаления расстаются с жизнью. Заболев, они редко выздоравливают. Если их спрашивают, печалит ли их смерть, они отвечают, что нет; так это и есть в действительности. Не приходится теперь удивляться тому, что индейцы… стремились бежать из этого заключения. Иезуиты изображали нам этот народ как людей, разум которых никогда не может подняться выше детского. Но жизнь, которую они вели, не позволяла этим большим детям веселиться по-детски»^{70}.

Многие апологеты иезуитов превозносили их «просветительскую» деятельность в редукциях, где все дети ходили в школу. Однако авторитетный очевидец Феликс де Асара писал: «Как я мог заключить, посетив эти города, никто из- индейцев не знал испанского языка, никто не мог ни читать, ни писать, исключая немногих, знавших чтение и письмо на гуарани для выполнения приказа считать, сколько прибыло и убыло из складов и т. п.»^{71}. Единственное, чему учились индейские дети в школах редукций, — это был закон божий и начала грамоты на гуарани.

Любое проявление культурной жизни в редукциях прежде всего имело целью духовное закабаление индейцев. Здесь усилиями иезуитов возникла одна из первых в Америке типографий. Ее оборудование было сделано мастерами-индейцами из местных пород дерева, олова и меди. Ввозились необходимые для печатания бумага и краска. В 1700 г. в ней была напечатана первая книга — «Римский мартиролог». Затем был издан ряд книг религиозного содержания на испанском языке и гуарани; некоторые украшались гравюрами, выполненными индейскими мастерами, среди которых наиболее интересными считаются работы Хуана Япари. Иезуитская типография печатала также школьные буквари, словари индейских языков, облегчавшие деятельность миссионеров. После изгнания иезуитов в библиотеках только 19 редукций было найдено 9 тыс. томов книг, из них тысяча — на языке гуарани^{72}.