Латинская Америка. От конкистадоров до независимости
Шрифт:
Показателем роста образованности в столице Новой Испании были многочисленные и богатые по тем временам библиотеки, или «либрериас», как их здесь тогда называли. Большая часть книг ввозилась из Европы; так, основой для одной из первых библиотек в Мехико послужили книги, привезенные из метрополии монахом Алонсо де Веракрус в 60 сундуках специально для колледжа св. Петра и Павла. Библиотека университета в Мехико состояла из 10 тыс. томов. По 6–10 тыс. томов имели библиотеки наиболее крупных городских монастырей, особенно иезуитских, колледжей и семинарий. Из частных книжных собраний наиболее известна библиотека Сигуэн-сы-и-Гонгоры, где были собраны индейские манускрипты и книги, изданные в Америке{86}.
Столица Новой Испании стала колыбелью мексиканской литературы уже в колониальный период ее истории. И хотя обзор литературного развития Испанской Америки выходит за рамки темы нашей книги, нельзя обойти молчанием «первого истинно американского поэта» Бернардо де Вальбуэну, автора поэмы «Великолепие Мексики» (1604), а тем более — удивительную Хуану Инес де ла Крус (1651–1695) — «десятую музу Мексики, несравненную поэтессу»,
Как гласит предание, из-за безвременной смерти возлюбленного Хуана Инес ушла в монастырь. Здесь, в келье, в заполненной картами, чертежами, книгами (библиотека ее по тем временам была уникальна и содержала более 4 тыс. томов), а также различными музыкальными инструментами и приборами для научных опытов, она провела многие годы, занимаясь литературой, философией, риторикой, математикой, физикой, теорией музыки. Умерла Хуана Инес де ла Крус, бесстрашно ухаживая за больными во время эпидемии. Советская исследовательница творчества «десятой музы Мексики» И. М. Чежегова пишет: «Появление в мексиканской действительности того времени личности, подобной Хуане Инес де ла Крус, не могло не оказать веского воздействия на рост национального самосознания, ибо ее жизнь и деятельность сделались предметом национальной гордости, символом пробуждающихся творческих сил мексиканской нации. Хуана Инес де ла Крус была предана родине всем сердцем, она любовно изучала ее древнюю культуру, прекрасно знала индейскую поэзию и сама сочиняла стихи на языке ацтеков. Творческому лицу поэтессы, несомненно, присущи мексиканские черты: ее поэзия жадно впитывала все элементы той собственно мексиканской культуры, которая в то время еще только прокладывала себе путь, опираясь на образцы, созданные великими предками, и открывая для себя творения европейского Ренессанса и барокко»{88}.
Мехико был вторым в Америке городом после Лимы, где появилось печатное дело. Вначале это также было обусловлено потребностями католической церкви. «Именно нужды распространения христианского учения среди новых подданных Испании заставили серьезно подумать о печатании учебников закона божьего»{89}. Находясь в Испании в 1533 г., первый епископ Мехико Хуан Сумаррага хлопотал об отправке в Новую Испанию печатного станка и оборудования для производства бумаги. По-видимому, он преуспел в своих хлопотах, потому что есть сведения о напечатании в 1535 г. в Мехико книги духовного содержания. В документах Совета по делам Индий мы находим полное название другой книги, изданной в 1539 г. Название это звучит так: «Самое краткое изложение христианского учения на языках мексиканском и кастильском, содержащее самое необходимое из нашей святой католической веры для употребления здешними уроженцами индейцами и спасения их душ. Напечатано… по указанию дона Хуана Сумарраги, первого епископа этого великого города Теночтитлана-Мехико в Новой Испании… в доме Хуана Кронбергера в год тысяча пятьсот тридцать девятый. Двенадцать листов ин-кварто». Собственно, Хуан (Иоганн) Кронбергер был немецкий печатник, обосновавшийся в Севилье, а это первое достоверно вышедшее в Мехико издание от имени его «фирмы» было отпечатано в мастерской посланного Кронбергером в Америку «по просьбе нашего вице-короля Новой Испании и епископа Мехико» его подчиненного ломбардца Хуана Паблоса (Паоли), который затем и работал в новоиспанской столице до самой смерти в 1561 г.
Книгопечатание нашло в Мехико благодатную почву: уже в XVI в. в этом городе работало 12 печатников. Историки печатного дела в Мексике отмечают прекрасное качество книг, вышедших из мастерской уроженца Хаэна Антонио де Эспиносы (работал в 1558–1576 гг.): тяжелая готическая печать, разнообразие литер, превосходные гравюры, виньетки и т. п.; а также из мастерской выходца из Руана Пьера Ошара (1562–1592). Наиболее многочисленны издания мастерской француза Пьера Байи (1574–1608){90}. Отметим, что на пути развития печатного дела стояли многочисленные бюрократические рогатки: для напечатания любой книги необходимо было добиться лицензии епископа и специального разрешения вице-короля; а если в книге речь шла о чем-либо, касающемся американских колоний Испании, то надо было еще получить специальное разрешение на публикацию Совета по делам Индий{91}. Тиражи были небольшими, и, несмотря на ввоз из Европы, книг постоянно не хватало; книга все еще оставалась редкой и дорогой. Порой одна-две книги служили учебным пособием целому колледжу, так что ученикам приходилось снимать рукописные копии.
Что касается содержания книг, издававшихся в Мехико, то уже в XVI в. оно было весьма разнообразно: азбуки для обучения чтению на языках тараско, испанском, науатль, чучон; грамматики языков тараско, латинского, чиапатекского, поке, целталь, чинантекского, науатль, сапотекского, мистекского; сборники произведений античных классиков; изложение христианского учения на испанском и многих индейских языках; философские и теологические трактаты; труды по медицине и хирургии.
Начало периодической печати в Мехико относится еще к середине XVI в.: стали издаваться так называемые летучие листки («листовки»), содержавшие экстренные сведения по поводу чрезвычайных событий — сражений, землетрясений, кончины монархов и т. п. Так, в 1541 г. «дом Хуана Кронбергера» выпустил на четырех листах «Известия об ужасном землетрясении, которое ныне вновь приключилось в городе Гватемале»{92}, а в 1637 г. в печатной мастерской Франсиско Сальваго вышло «Подлинное сообщение об известиях, доставленных к нашему двору из Германии, Фландрии, Италии, Наварры и других частей королевства в течение этого года».
Самым крупным городом и фактической столицей всех испанских владений в Южной Америке была Лима. В отличие от Кортеса завоеватель государства инков Писарро не стал основывать новую столицу в Куско, резиденции властителей инков, а выбрал другое место, вблизи океанского побережья, где когда-то и существовали поселения аборигенов, но ко времени прихода конкистадоров были покинуты. Здесь, на равнине, у устья реки Римак Писарро в 1535 г. основал новый город, наметив строительство 117 кварталов. Каждый из них имел площадь 15 667 кв. м и разделялся на четыре участка, в каждом из которых должен был размещаться «солар» — дом с внутренним двором. Разумеется, было предусмотрено и сооружение Пласа Майор с кафедральным собором, дворцом самого Писарро, арсеналом и другими обычными для центральной площади испанских городов в Америке зданиями. В 1544 г. Лима стала столицей вице-королевства Перу. Скорость, с которой сооружалась новая столица, мало чем уступала лихорадочной строительной деятельности в Мехико. Уже через несколько лет после объявления Лимы столичным городом, современник писал: «Этот город после Куско… самый большой во всем королевстве Перу и самый главный, в нем хорошие дома, многие из них щеголяют своими галереями, башнями, его площади велики, улицы широки»{93}.
Особенностью Лимы в колониальные времена было многочисленное черное духовенство: в середине XVII в. в городе из 26441 жителя десятую часть составляли монахи. Здесь же насчитывалось 40 монастырей, владевших чуть ли не половиной города, — из 3941 дома Лимы 1135 домов принадлежали монашеским орденам и другим религиозным организациям. Причина такого пристрастия католического духовенства к перуанской столице объяснялась, впрочем, весьма просто: Лима была самым богатым городом в Испанской Америке. Сюда в XVII в. стекались мощные потоки серебра из богатейших во владениях испанских королей серебряных рудников в Потоси. Несмотря на все подкрепленные строжайшими мерами усилия Мадрида направить этот поток через океан, львиная доля этих богатств так или иначе оседала в Лиме. Легенды о несметных богатствах Перу привлекали сюда толпы алчущих и из самой Испании и из ее американских владений. В Лиме возникали огромные состояния. Быстро разбогатевшая местная знать и купечество не жалели драгоценного металла на сооружение роскошных жилищ, поэтому до сих пор памятники гражданской архитектуры в Лиме поражают своей пышностью — таков, например, дворец маркизов Торре-Тагле. «Зодчество Лимы, — пишет Е. И. Кириченко, — типичное детище искусства креолов. Испанское население Перу, сконцентрированное в столице вице-королевства, на протяжении веков оставалось основным заказчиком художественных произведений и законодателем художественных вкусов. Через Лиму велись все сношения с Испанией, приезжавшие в Европу мастера преимущественно оседали в столице. Естественно, что в архитектуре Лимы трудно найти реминисценции туземных влияний». Для архитектурного облика Лимы XVII–XVIII вв. характерны «праздничность, цветистость, красочность, полное неприятие мистики и экстатического аспекта духовного наследия Испании, напряженности и трагизма многих ее произведений»{94}.
Путешественников, посещавших Лиму в XVII — на чале XVIII в., поражала царившая в высших и средних слоях местного общества обстановка вечного праздника, стремление выставить напоказ свое скороспелое богатство, склонность к непомерной роскоши в одежде, отделке экипажей, упряжи лошадей. Сохранилось свидетельство французского военного инженера Амаде Франсуа Фрезье, объехавшего в начале XVIII в. несколько стран Испанской Америки и попавшего в Лиму в 1713 г. Фрезье писал: «Известно, что численность карет и в Европе является мерилом значительности городов; так и в Лиме насчитывается около 4 тыс. калесас», как называют здешние кареты, запряженные каждая парой мулов. Но, чтобы дать более наглядное представление о богатстве этого города… достаточно сказать, что примерно в 1682 г. купцы Лимы по поводу прибытия герцога Перальта, который должен был тогда принять бразды правления в этом городе, вымостили серебряными плитами две улицы, по которым он должен был следовать во дворец на Королевской площади, — улицы Мерсед и Мерседорес. Каждая из этих плит литого серебра длиной от 12 до 15 дюймов, шириной от 4 до 5 и толщиной от 2 до 3 дюймов весила около 200 марок[4]. Все это могло стоить около 800 млн. эскудо или же около 320 млн. фунтов в нашей монете… Поистине, Лима в некотором роде есть вместилище сокровищ Перу… Здесь и мужчины и женщины в равной степени склонны к роскоши в одежде; женщины же особенно: не удовлетворяясь богатством своих прекрасных туалетов, они украшают их невероятным количеством кружев. Они в огромном количестве носят жемчуга и драгоценные камни, браслеты, серьги и другие украшения, приобретение которых разоряет любящих мужей. Мы видели сеньор, носящих на себе драгоценностей на 60 тыс. пиастров, т. е. более чем на 240 тыс. фунтов»{95}.