Латинская Америка. От конкистадоров до независимости
Шрифт:
Коль скоро представители духовенства были, в сущности, единственными образованными людьми в Бразилии XVI–XVII вв., им принадлежат и первые заслуги в изучении страны, ими сделаны первые, хотя и робкие шаги в развитии национальной науки. Первой значительной фигурой на этом поприще многие бразильские авторы считают иезуита Жозе ди Аншиэту. Сохранилось довольно объемистое наследие его произведений, среди которых — ряд поэтических произведений на языке тупи-гуарани, драмы и песни религиозного содержания, написанные по-португальски и на латыни. Наибольшую ценность представляет его «Описание многообразных явлений природы в Сан-Висенти», где Аншиэта предстает как ученый-натуралист, скрупулезно описывая природные условия, животный и растительный мир Бразилии XVI в. Написанный в 1580 г., этот труд пять лет спустя вышел в Европе в переводе на итальянский язык. На португальском же он вышел в Лиссабоне лишь в 1799 г.{229}
«Отцом бразильской историографии» считают Висенти ду Салвадора, родившегося и работавшего в Баии. Его пятитомный труд под названием «История порабощения Бразилии» (опубликован в 1627 г. в Европе) охватывает
Необычным явлением в Бразилии той эпохи стал труд, написанный светским автором. Это «Описательный трактат о Бразилии 1587 года», принадлежащий перу Габриэла Соариса ди Сузы — фазендейру и хозяина энженьо в глубине Баии. Трактат представляет собой интересную хронику и описание тогда еще новой колонии, восхваляющее природные богатства этого края. Ди Суза сообщает данные о населении, а также о хозяйстве и ресурсах Бразилии{230}.
В ходе колонизации Бразилии португальцы столкнулись с неведомыми им тропическими болезнями, принимавшими порой масштабы опустошительных эпидемий. В XVII в. появляется ряд специальных медицинских работ, авторы которых пытались выяснить природу этих болезней и методы их врачевания. Таковы «Трактат об оспе» работавшего в Ресифи Симау Пиньейру Моурау, а также «Трактат о вредоносных происшествиях в Пернамбуку» Жоао Феррейры да Розы, написанный в связи со свирепствовавшей в Пернамбуку в 1685 г. желтой лихорадкой.
Нельзя пройти мимо имени Бартоломеу Лоуренсу ди Гусмана, одного из пионеров воздухоплавания. Окончивший в 1701 г. иезуитскую семинарию в Белене, которая, кстати, была не чисто духовным, но общеобразовательным учебным заведением, он занялся опытами по конструированию летательного аппарата; первые его испытания, по свидетельствам современников, происходили в Белене на площади против церкви. В 1707 г. Гусман получил от Совета заморских дел Португалии патент на этот аппарат, названный им «Пассарола», а в 1709 г. в присутствии португальского короля и многочисленных придворных в Лиссабоне были проведены успешные испытания этой управляемой (в отличие от позднейших воздушных шаров братьев Монгольфье) летательной машины{231}.
Таковы немногие дошедшие до нас факты культурной жизни одной из самых заброшенных колоний в Новом Свете в первые два века ее существования, когда колониальные власти возводили множество препон всякому проявлению интеллектуальной деятельности, когда здесь не было ни книгопечатания, ни университетов — «темные века младенчества страны», по выражению советского литературоведа И. Тертерян{232}.
Остановимся на судьбах португальского языка в Бразилии XVI — начала XIX в. Вскоре после начала колонизации из смешения этого языка с индейскими наречиями возник так называемый «лингва жерал» («общий язык»). В его основу лег наиболее распространенный на территории страны в то время язык индейцев тупи-гуарани. Фонетический облик португальских слов, вошедших в лингва жерал, приспособился к фонетике тупи-гуарани. Лингва жерал стал языком контактов португальцев с индейцами, а главное — основным языком в семьях поселенцев, женившихся на индеанках. Современник писал (в XVII в.): «В этих семьях говорят на языке индейцев, а португальский дети ходят учить в школу»{233}. В распространении и закреплении лингва жерал большую роль сыграли иезуиты: такой язык как нельзя более соответствовал их планам, о которых говорилось выше. Он долгое время преподавался в иезуитских колледжах и семинариях, иногда называясь «грегу да терра» («местным греческим»). Уже в XVI в. упоминавшийся выше Аншиэта составил первую грамматику тупи-гуарани, изданную в метрополии. В дальнейшем такие грамматики издавались неоднократно. Одну из них, составленную иезуитом Луисом Фигейрой и изданную в Лиссабоне в 1678 г., переписал известный русский исследователь Бразилии Г. И. Лангсдорф{234}.
Однако лингва жерал не смог вытеснить португальский язык, он так и не стал национальным языком Бразилии. В течение почти трех столетий оба языка существовали бок о бок, но лингва жерал все более отступал на второй план и к началу XIX в. оказался полностью вытесненным португальским. Помимо постоянного увеличения численности португальского населения, на этот процесс повлияли и другие факторы. Португальский был государственным языком колонии, это был язык документов, писем, книг, деловой переписки. В 1727 г. королевским указом пользование языком тупи-гуарани было запрещено, с этого времени как в школах, так и в колледжах преподавался лишь португальский{235}.
К XVI–XVII вв. относятся попытки Франции и Голландии отобрать у Португалии часть владений в Америке, основать в Бразилии свои колонии. Попытки эти оказались безуспешными и сколько-нибудь заметного влияния на облик Бразилии не оказали. То же относится к периоду с 1580 по 1640 г., когда из-за династических смут Португалия, а значит, и все ее колонии подпали под власть испанских королей. Их полное небрежение интересами Португалии привело эту страну к разорению, к потере значительной части ее колониальных владений в Азии и Африке. Поэтому в центре внимания португальской короны с конца XVII в. становится Бразилия, поскольку потеря доходов от восточной торговли заставляла искать какого-то их возмещения в американских владениях. В середине XVII в. португальская эмиграция в Бразилию становится столь значительной, что совершенное запустение грозит таким важным областям метрополии, как, например, Миньо. Все эти обстоятельства имели для Бразилии очень важные последствия. «Упадок португальского королевства повлек за собой заселение и развитие этой страны», — писал видный бразильский исследователь К. Прадо Жуниор{236}.
Развитию Бразилии в XVIII в. в немалой степени способствовало открытие на ее территории залежей золота, которое португальские колонисты прежде безуспешно искали в течение почти двух веков. Наконец в 1696 г. золото было найдено в районе, который теперь составляет центральную часть штата Минас-Жерайс, около города Ору-Прету (в переводе означает «черное золото»). За этой находкой последовали другие, в том же районе. На той же территории нынешнего штата Минас-Жерайс были обнаружены значительные месторождения алмазов, которые до этого в ограниченном количестве поступали в Европу из Индии. Быстро развившаяся добыча золота и алмазов, которая в течение XVIII в. стала основным занятием в Бразилии, распространила португальскую колонизацию на всю центральную часть Южноамериканского континента. Это привело и к перемещению главного экономического центра колонии, прежде, как мы видели, находившегося в крупных сахаропроизводящих зонах северо-востока — Пернамбуку и Баии. В 1763 г. столица колонии переносится из Баии в Рио-де-Жанейро, так как связь золото- и алмазоносных районов с метрополией было легче осуществлять через порт. На подступах к уже давно существовавшему порту Рио-де-Жанейро в обширной бухте Гуанабара были построены, перевооружены и укреплены новые оборонительные сооружения — крепости и форты. Однако, несмотря на преобразование в столицу колонии, сам облик старого города вплоть до начала XIX в. оставался весьма непритязательным, много уступая облику городов северо-востока страны. Путешественники, посещавшие в XVIII в. Рио-де-Жанейро, сообщают, что на вершинах характерных гранитных холмов — «морро», окаймлявших старую часть города, находились форты, на других же располагались несколько монастырей, самый большой из них — на «морро» Сан-Антониу — принадлежал бенедиктинцам и францисканцам. На дворцовой площади, расположенной неподалеку от порта, размещались, кроме дворца вице-короля, тюрьма и монастырь кармелиток, а за дворцом — ратуша и дворец правосудия. Сам же дворец, четырехугольный в плане и весьма непритязательной архитектуры, был единственным в городе зданием с застекленными окнами. От площади шла главная улица — Руа Дирейта, другие отходили от нее под прямым углом, и на каждом из этих углов возвышался непременный 3-метровый шест. На каждом из таких шестов помещались либо крест, либо застекленная икона, перед которыми каждый прохожий обязательно преклонял колени{237}. Необходимость снабжать продовольствием население приисков, а также новую столицу стимулировала хозяйственную деятельность на больших пространствах не только капитании Минас-Жерайс, но и Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу. Здесь широко развиваются земледелие и скотоводство.
С началом добычи золота и алмазов колониальный гнет усиливается, создается специальный административно-фискальный аппарат. По подсчетам бразильских исследователей, в колонии было добыто более 1000 т чистого золота, за 300 лет — с XVI по XVIII в. в Европу было вывезено более 50 % всего золота{238}. Португальцы вывезли из Бразилии, кроме того, много серебра, алмазов и драгоценных камней.
Экономический гнет португальцев сопровождался грубым подавлением всяких попыток оживления культурной жизни в Бразилии. Когда в 1706 г. в Ресифи из метрополии было завезено печатное оборудование и организована маленькая типография для печатания официальных объявлений и церковных проповедей, уже 8 июня того же года последовало особое королевское распоряжение, положившее конец этому начинанию. В нем говорилось: «Конфисковать напечатанное и указать хозяевам печатни и служащим в ней, дабы впредь они не печатали и не дозволяли другим печатание книг либо отдельных бумаг».
То же случилось в Рио-де-Жанейро в 1746 г., когда сюда из Лиссабона прибыл старый печатник Антониу Исидору да Фонсека с типографским оборудованием. Он едва успел отпечатать книжку епископа Антониу ду Дестерру «Повествование о восшествии» на 17 страницах, как тут же приказом из португальской столицы было повелено упразднить типографию, сжечь ее оборудование, «дабы не распространять идеи, которые могут быть противны интересам государства»{239}.
И все-таки стремление к развитию интеллектуальной жизни существовало. Проявлялось оно в организации разного рода литературных ассоциаций, первой из которых была так называемая «Бразильская академия непризнанных», возникшая в 1724 г. В 1736 г. в Рио-де-Жанейро 140 была учреждена «Академия счастливых», а в 1752 г. — «Академия избранных». В Баии в 1759 г. возникла «Бразильская академия возродившихся»{240}. Судьба этих «академий» была плачевна. Мало того, что они не имели каких-либо перспектив выхода к обществу, будучи лишены возможности публикаций своих трудов, — эти эфемерные ассоциации в любой момент могли подвергнуться преследованиям со стороны колониальной администрации. Так случилось с последней из них — «Бразильской академией возродившихся». Инициатором ее создания был некто Жозе Маскареньяс, просвещенный чиновник. В состав «академии» вошли 40 монахов — бенедиктинцев, кармелитов, францисканцев, каноники, чиновники из числа наиболее образованных, офицеры. Занятия их, проходившие в колледже кармелитов, были весьма невинны: декламировались сонеты на латыни, португальском, итальянском и французском языках. В сентиментальном духе, свойственном эпохе, в них использовались местные сюжеты: индейцы, молящиеся за здоровье короля, основание города Сан-Салвадор-ди-Баия, полулегендарный эпизод о дарении земли Баии индейским вождем Парангуансу португальскому королю. Один из членов «академии» представил список благочестивых индейцев. Эти «нативистские» сюжеты, в которых фигурировали «хорошие индейцы», как раз и были вменены в вину членам «академии», как «могущие быть воспринятыми враждебными для португальцев»{241}. Жозе Маскареньяс был препровожден на остров Санта-Катарина и заключен в тюрьму, а «Академия возродившихся» распущена.