Латинская Америка. От конкистадоров до независимости
Шрифт:
К середине XVIII в. большая часть населения ла-платских провинций, численность которого, по-видимому, не превышала 200 тыс. человек, проживала в сельской местности. Оно было сгруппировано в маленьких (около 1 тыс. человек), удаленных друг от друга городках с отсталой экономикой натурального типа.
Искусственная изоляция от мировых торговых путей, редкие — раз в один-два года — сношения с метрополией, постоянная необходимость в самых элементарных предметах обихода и т. п. обусловили зарождение собственного, порой значительного, ремесленного производства. Экстенсивное сельское хозяйство и ремесло основывались на полурабском труде. На севере и западе страны применение массового труда индейцев позволило аккумулировать некоторые излишки примитивного производства, возникшие в ходе простейшей переработки сырья. Эти излишки, нуждавшиеся в сбыте на внутреннем либо внешнем рынках, шли на побережье, в Буэнос-Айрес, в Верхнее Перу. Природные условия побережья позволили значительно развиться скотоводству, продукты которого также нуждались в сбыте.
В этой ситуации быстро возрастает роль Буэнос-Айреса. «Из скромного второстепенного центра он становится все более и более торговым городом, все более активным портом»{188}. Еще до ослабления таможенного режима через Буэнос-Айрес шла оживленная контрабандная торговля. Губернатор Андонаэги докладывал в середине XVIII в.: «Большая часть населения (Буэнос-Айреса. — В. С.) открыто занимается торговлей, не разбирая происхождения товаров»{189}. А монах Педро де Паррас в 1749 г. писал, что Буэнос-Айрес «с каждым днем все более расширяется и растет и, по-видимому, в скором времени сможет соперничать с двором Лимы»{190}. В самом деле, если в 1744 г. Буэнос-Айрес без окрестностей насчитывал 10 056 жителей (белых, индейцев и негров), то в 1779 г. — 24 205 жителей, а в 1797 г. — 40000{191}.
В целом же на остальной территории колонии, по словам аргентинского историка Н. Р. Бустаманте, «существовало заметное различие между районами, сталкивались два типа экономики и социального развития и — более того — два типа культуры: одна традиционная, унаследовавшая жизненные идеалы, нормы, ценности испанского происхождения, ревниво охранявшиеся; и другая, уже довольно рано подвергавшаяся обновительному влиянию космополитического характера как в плане торгово-экономическом, так и в идеологическом, исходившему из передовых стран Европы, в особенности из Англии и Франции»{192}. Основными носителями этих двух направлений в ла-платских провинциях были феодалы-землевладельцы внутренних районов и зарождавшаяся торговая буржуазия Буэнос-Айреса.
Рост экономического значения Буэнос-Айреса и примыкавших к нему районов, а также необходимость их военной защиты перед лицом растущей агрессивности английского капитализма побудили в 1776 г. испанскую корону к созданию вице-королевства Рио-де-ла-Плата. Из второстепенного торгового центра Буэнос-Айрес становится столицей. Спустя два года этот город получает право свободной торговли с метрополией, а в 1784 г. — ввоза иностранных товаров.
Вместе со все расширявшимся потоком товаров на Ла-Плату доставлялись и европейские книги. Прямое знакомство с трудами идеологов французской революции оказывало сильнейшее влияние на формирование революционного сознания, уже подготовленного изменившимися материальными условиями в колонии. Прогрессивная интеллигенция Ла-Платы зачитывалась произведениями Вольтера, Монтескьё, Руссо. Особенное впечатление производила идея «естественного права». Один из выдающихся руководителей борьбы за независимость Аргентины — Мариано Морено (1778–1811) видел в «Общественном договоре» Руссо «философию для Америки». В составленном им знаменитом документе «Меморандум скотоводов» идея «естественного права» интерпретируется применительно к аргентинской действительности. Переведенный Морено «Общественный договор» стал одной из первых книг, напечатанных в Аргентине в 1810 г. сразу же после Майской революции; тогда же он был распространен в качестве школьного учебника{193}.
Надо отметить, что оживлению и прогрессу культурной жизни на Ла-Плате способствовали также научные экспедиции, прибывавшие из Испании, где во второй половине XVIII в. наблюдался некоторый подъем науки и искусства. Во главе этих экспедиций стояли такие видные ученые, как физик, математик и географ Диего де Альвеар, морской инженер Феликс де Асара, их сопровождали многочисленные и образованные специалисты, снабженные новейшими по тем временам инструментами. Многие из участников экспедиций оставили научные труды о природе и географии Ла-Платы. Большое значение на развитие культурной жизни колонии оказало пребывание у берегов вице-королевства научной кругосветной экспедиции капитана Александра Маласпины (1789 г.), в составе которой были ученые, художники. Некоторые из участников этих экспедиций впоследствии вернулись на Ла-Плату, стали участниками борьбы за независимость.
Все эти новые веяния встретили благожелательное отношение со стороны вице-короля Хуана Хосе де Вертис-и-Сальседо, возглавлявшего колониальную администрацию с 1778 по 1784 г. С его именем связано основание в 1783 г. Колледжа Сан Карлос в Буэнос-Айресе, первого учебного заведения такого типа в колонии. По свидетельству современника-англичанина, этот колледж «по своим учебным планам и методикам обучения походил на Оксфордский университет»{194}. Сюда принимались 10-летние мальчики, умевшие читать и писать, являвшиеся законнорожденными и обладавшие свидетельством о христианском вероисповедании и «чистоте» испанской крови. Колледж готовил юношей к поступлению в университеты. Хотя преподавание в целом носило догматически-религиозный характер, «постоянное общение между учащимися, чтение переходивших из рук в руки запрещенных книг французских философов объединяли их и способствовали формированию в среде молодежи, наиболее остро переживавшей стесненные условия колонии, революционного политического сознания»{195}. Впрочем, наиболее прогрессивные преподаватели колледжа знакомили своих учеников с передовыми течениями в науке: физическими воззрениями Декарта, теорией Ньютона и т. д. В Колледже Сан Карлос учились М. Бельграно, М. Морено, Б. Ривадавия и другие выдающиеся представители общественной мысли Аргентины.
Экономическое и социальное развитие Ла-Платы в конце XVIII в. обусловило необходимость подготовки собственных кадров квалифицированных специалистов, в первую очередь морского дела, коль скоро Буэнос-Айрес быстро превращался в крупнейший торговый порт Атлантического побережья Южной Америки. После многолетних усилий в 1792 г. в Буэнос-Айресе состоялось торжественное открытие Мореходной школы (академии, как ее иногда называют), хотя фактически занятия в ней начались лишь в 1800 г. Первым директором школы был Педро Антонио Сервиньо, один из сотрудников Феликса де Асары, который оказал поддержку в организации этого учебного заведения. Число учащихся Мореходной школы было ограничено (в 1802 г. сдавали экзамены всего 16 человек).
В Мореходную школу допускались только чистокровные испанцы и креолы, умеющие читать и писать. Курс обучения включал геометрию, тригонометрию, алгебру, основы механики, гидрографию, космографию, обращение с инструментами, арифметику, а также длительную практику на кораблях. Хотя существование Мореходной школы было недолгим, сам факт ее деятельности свидетельствовал о твердом намерении жителей Ла-Платы впредь самим заботиться об обеспечении нужд своей страны. В уставе школы, который редактировался Мануэлем Бельграно, задачи ее были определены как «изучение науки о мореплавании, подготовка молодых людей к благородной и полезной деятельности; те же, кто не будет заниматься мореплаванием, получат здесь самые нужные знания для будущей жизни, будь то торговля, военное дело или какое-либо другое занятие»{196}.
В Буэнос-Айресе возникают и другие учебные заведения, имеющие практический уклон, — математические школы, медицинская школа, высшие медицинские курсы, школа рисования. Однако все они существовали недолго и число их учащихся было невелико.
Подъем культурной жизни, расширение просветительской деятельности способствовали появлению в Ла-Плате первого светского печатного издания — газеты «Телеграфе меркантиль» (1802 г.). Она печаталась в типографии «У сиротского приюта» на станках, доставленных в Буэнос-Айрес из Кордовского университета после изгнания иезуитов.
Выше мы уже упоминали имя Мануэля Бельграно. Этот замечательный представитель аргентинской общественной мысли заслуживает того, чтобы остановиться на нем особо, поскольку в его деятельности отразились многие стороны напряженной интеллектуальной жизни Ла-Платы накануне революции и в первые годы борьбы за независимость. Судьба Бельграно очень типична для передовых ла-платских интеллигентов той эпохи.
Крупнейший государственный деятель и мыслитель Аргентины Доминго Фаустино Сармьенто назвал Бельграно зеркалом великой эпохи в истории страны, зеркалом Майской революции, ознаменовавшей свержение колониального господства Испании в этой части Южной Америки. «Вся жизнь Бельграно, — писал Сармьенто, — является олицетворением, если так можно сказать, революции за независимость… Бельграно воплощал в себе просвещенную Америку в той степени, в какой это было тогда возможно, Америку, еще неопытную в военном искусстве, но стремящуюся к победе. Еще до того, как Боливар, Альвеар и Сан Мартин принесли сюда искусство побеждать, Бельграно… принес добрые социальные идеи, стремление к прогрессу и культуре»{197}.