Лавка
Шрифт:
В наши побасенки врывается свист и гам, черешня снова облеплена милыми вестниками весны.
— Скворцы! Господин учитель! Скворцы!
Румпош спросонок хватает не поставленную на предохранитель малокалиберку, задевает курок, и заряд дроби летит в угол, слева от кафедры, гром и грохот рвут наши уши, воздух наполнен известковой пылью. Румпош бледен как полотно, из дула курится дымок, в наших головах шевелятся разные соображения.
Румпош выгоняет нас. Чтоб мы поиграли в догонялки по следу. Девочки рвут на полоски бумагу, потом разбегаются кто куда, разбрасывая полоски, а немного погодя мы, мальчики, бежим следом и уже больше
А Румпош ходит навострив уши и выясняет, не проболтались ли мы. Конечное дело, мы проболтались. Покажите мне мешок, полный ласточек, да чтоб в нем не щебетали. Родители узнают от нас о неудачной охоте на скворцов, но кто захочет связываться с Румпошем, с депутатом крайстага, окружным головой и прочая, и прочая, и прочая?
Отхен Нагоркан спрашивает меня:
— Ты не могешь заказать пугачи-обманки? — Ученики-стекольщики хотят поквитаться с драчунами из Гулитчи. В Сорауском хозяйственном календаренекая фирма извещает, что ведет торговлю пугачами.
Вам нужна защита от враждебного окружения? Выведите своих противников из строя с помощью нашего безопасного пугача-обманки.
Но за пугач-обманку, на мой взгляд, чересчур много запрашивают. Моего капитала не хватит, чтобы приобрести четверть дюжины, зато в каталоге фирмы Кроне и К°, Берлин, Юго-Западпредлагаются бомбы-вонючки: Оригинальные бомбы-вонючки, незаметные и действенные.На изображенной в каталоге коробке с бомбами нарисован скунс-вонючка, изготовившийся к бою против какого-то бродяги, хвост задран кверху, зад смотрит на бродягу.
Бомбы-вонючки дешевле, чем пугачи-обманки. И я заказываю бомбы. Две марки тридцать восемь за дюжину, при немедленной уплате два процента дисконту. Дедушка объясняет мне, что такое дисконт. Я пользуюсь этой льготой, и дедушка хвалит меня: «Вон как денежки-то делаются».
Ко мне из Берлина приходит посылка с упакованной вонью. Коробки наполнены опилками, а в них лежат стеклянные шарики с горошину величиной. Шарики содержат темно-коричневую жидкость. Я разбиваю один шарик в свинарнике, там и без того воняет, но запах свинарника — это просто аромат духов по сравнению с вонью, которую издает разбитый шарик. Я поневоле начинаю тревожиться за здоровье наших свинок.
Чем окончился поход-реванш в Гулитчу, я так и не узнаю. Уж верно, не победой, про победу мне рассказали бы. Зато от женщин в лавке я узнаю другое: «У Ленигков в субботу после уборки уж так воняло». То там воняло, то тут воняло, боюсь, и у меня дело скоро запахнет керосином.
Книжки бывают для учеников, а бывают для учителей. В учительской книжке описаны задачи, которые нам предстоит одолеть, с ходом решения и с готовым ответом, из учительской книжки видно, когда надо писать «не», а когда «ни», что представляет для нас наибольшую трудность.
Учителевы дочки учатся у собственного отца. Мне это представляется таким же нелепым, как если бы мы с сестрой ходили за покупками к нам в лавку. Когда их папаша по делам службы убывает в Гродок, учительские дочки разнюхивают, какой диктант нас ожидает, списывают его из отцовской книги и оделяют своих кумпанок, те в свою очередь переписывают его к себе и соответственно не делают в диктанте ни одной ошибки.
Не опасайся я, что меня сочтут хвастунишкой, я бы мог сказать, что мне списывать незачем, но у меня есть друзья, которым это очень даже нужно. И все равно, они не лижут задницу учительским дочкам, не заводят с ними дружбу и не играют в камушки, чтобы наслаждаться потом их благосклонностью, нет и нет. «Жена да убоится мужа своего», — сказано в Библии, иными словами: «А ну, дай сюда диктант, живо!»
Учительские дочки хотят, чтобы их упрашивали, а невежам они не желают помогать.
— Ничё, вы еще у меня попляшете, — говорит Франце Будеритч. Для осуществления мести он спер у старшего брата одну из стеклянных бомб и так уложил ее под дубом, чтобы старшая дочь учителя непременно на нее уселась, когда будет камушкать(для камушканьяберут пять круглых камушков).
Времечко бежит, и товарки говорят учительской дочке: «Ну и вонища от тебя, не иначе ты обделамшись», — и они отходят подальше и прекращают игру. А учительская дочка вся в слезах бежит домой, но и дома продолжает вонять. В учительском доме скорбят и затевают большую стирку, и постепенно коричневая жидкость в газообразной форме улетучивается из юбок.
Следы от всех непотребств, которые последнее время совершаются в Босдоме, ведут ко мне. Румпош допрашивает меня без ореховой трости. Я крайне удивлен. Он приподнимает завесу тайны над худосочными босдомскими землетрясениями, пробивается сквозь заросли английских усов к очкам а-ля Гарольд Ллойд и надолго застревает возле бомб-вонючек. Одноклассники внимательно слушают. Мои попытки занять свое место в системе мировой торговли обеспечивают им свободный от уроков день.
— А зачем ты все это делал? — спрашивает Румпош.
— Затем, чтобы выучиться на торговца, — отвечаю я.
Допрос кончается, когда я поминаю дедушку как вдохновителя моих поступков и негласного директора моей фирмы.
Румпош пребывает в состоянии тайной вражды с моим дедушкой; он не может забыть, как обругал его дедушка, когда на уроке физкультуры перебросил через забор нашего петуха.
Дедушка со своей стороны питает тайную вражду к Румпошу, ибо тот своими попойками и картежными вечерами совращает отца с пути истинного. Мамин отец не может без досады смотреть, как мой отец транжирит деньги. В ящике стола у дедушки лежит Сорауский хозяйственный календарь,и дедушка записывает туда, во сколько мой отец вернулся после выпивки либо карт. Опять в четверть четверьтово, — стоит там, а на другой день: Аж до двоих гуляли.Дедушка показывает мне свои записи. «Поди знай, как жисть сложится», — говорит он.
Мои прегрешения дают Румпошу повод вызвать к себе моего дедушку. Не забывайте, что Румпош у нас окружной голова.
Дедушка идет к Румпошу в правление. Он говорит с ним по-сорбски и обращается к нему на «ты». До сих пор этого не позволял себе ни один босдомец.
— Тебе чего от мене надоть?
Так, мол, и так, оконные дребезги, бомбы-вонючки, торговец. На полке щерятся папки с делами, как опора власти и закона.
— Ну, коли-ежели ты ничего боле не хотишь… — начинает дедушка. — Я думал, ты хотишь узнать, позволено ли в школе пулять из ружья. Так чтоб ты знал: не позволено, и как бы тебе с места не поперли. Ты ж мог ребенка застрелить.