Льды уходят в океан
Шрифт:
«Ясно! — Беседин даже улыбнулся и хлопнул ладонью о ладонь. — Люська Хрисанова закончила со шведом и перевела своих дамочек на сейнер. Заглянуть, что ли? Посмотреть, как у них идут дела?»
Он направился к сейнеру и, уже взбираясь по трапу, подумал: «Марина, конечно, тут».
— Илья Семеныч! — Харитон вылез из кормового отсека размяться и первым увидел Беседина. — Илья Семеныч, здравствуйте.
Илья оглянулся.
— Привет.
То недоброе предчувствие, которое он испытывал при разговоре с Ганеевым, снова вернулось, но теперь Илья уже не мог от него отмахнуться. Он быстро подошел к Езерскому, повторил:
— Привет, Харитон. — И сразу спросил: — Тут вся бригада?
— Вся, Илья Семеныч. Четвертый день вкалываем...
— А баржа?
— Баржа? — Харитон вскинул бегающие глазки, шмыгнул носом: — Вы разве о барже знали? Я думал...
— Рассказывай, что случилось. — Илья потянул Харитона подальше от люка, за кормовую надстройку. — Все рассказывай.
— Плохо получилось, Илья Семеныч, — сказал Харитон. — Шибко плохо, как говорят тундряки. Талалин, гад, взбаламутил всех, решили так: если Василий Ильич не переведет с затона — уходить. Один я не подал заявления. Я не дурак. Я все сразу понял. Думаю, поддержу Илью Семеныча, он мне спасибо скажет. Друзья мы ведь, думаю...
— Да не тяни ты, как гнус! — оборвал его Илья. — Главное давай.
— А я и даю главное, — обиделся Харитон. — Чего еще главней, когда Байкин во всеуслышание кричал: «Облизнется теперь Беседин! Пожелает — пускай сам в затон идет и латает там списанное корыто хоть до второго пришествия!» Это что — не главное? Выходит, что нет теперь бригадирского авторитета, так я понимаю?
— А Борисов? — Илья выхватил из кармана пачку папирос, закурил, жадно затягиваясь дымом. — Борисов что, я спрашиваю?
Харитон смотрел на Беседина со смешанным выражением сочувствия и злорадства. «Вон ведь как переживает, побледнел даже. Думает небось: «Не вышло помоему...» И не вышло! Он, значит, и вправду знал о барже, недаром Талалин говорил. Знал — и все-таки подсунул, гад, свинью».
Ты оглох, что ли?! — крикнул Беседин,
И тут он увидел Андреича и Думина, вылезающих из трюма. Думин наклонился над люком и легко извлек из трюма Костю Байкина. За Костей выскочил Марк Талалин.
Илья сделал шаг, другой к трапу, но потом решительно остановился, резко повернулся к бригаде. Сварщики стояли рядом (только Харитон, как-то блудливо переминаясь в сторонке с ноги на ногу, не знал, что с собой делать) и молча смотрели на него с нескрываемым любопытством. Защитные маски, сдвинутые на лоб, делали их похожими на рыцарей с поднятыми забралами. И лица у них были, как у воинов, только что закончивших трудный бой: усталые, словно прокопченные порохом...
Илья шагнул к сварщикам:
— Привет докерам!
Они продолжали молчать. И Илье пришлось перешагнуть через унижение, он потом и сам не мог объяснить, как это ему удалось. Может быть, только уверенность в том, что придет время, когда он с каждым из них рассчитается сполна, помогла ему.
— Ну чего насупились? — сказал он. — Или не рады встрече? А я за неделю соскучился по вас. Здорово, Костя! Здорово, Баклан! А ты, Андреич, все пылаешь? Горишь, как пожар? А ты, Клим, вроде как еще подрос. Куда тянешься?
Илья улыбался. А они — нет! И он чувствовал, что внутреннее напряжение, которое заставляло дрожать каждый его нерв, подходит к пределу...
Он мельком взглянул на Харитона: хотя бы этот кретин как-нибудь выручил! Или он тоже не прочь отколоться? Нет, кажется, он все такой же: на лету поймал взгляд, засеменил, лисья мордочка расплылась в улыбке.
— А меня вы не замечаете, Йлья Семеныч? Здравствуйте! Как съездилось? Как там ваша мама?
— Спасибо, Харитон. Все в порядке. Испекла два пирога, говорит: «Вези своим друзьям». Даже пару бутылок смородиновой наливки дала. Выпёйте, мол, за мое здоровье. Так что сегодня вечером...
— Илья Семеныч, нам надо с тобой поговорить.
Это сказал Марк Талалин. Сказал, будто поставил точку.
— Поговорить?
2
Илья ногой перевернул какой-то ящик, опустился на него.
— Да, поговорить, — подтвердил Марк. — Начистоту. Как положено рабочим людям. Мы хотим задать тебе вопрос, на который ты должен ответить.
— А кто это «вы»? — спросил Беседин. — Марк Аврелий? Он, кажется, тоже говорил о себе во множественном числе?
— Марк правильно сказал: надо начистоту, — проговорил Думин. — И чтобы не юлить.
Беседин привстал с ящика, картинно поклонился:
— Граждане судьи, под присягой торжественно заявляю, что буду правдив перед вами и честен. Вы, гражданин главный судья, хотели задать какой-то вопрос?
Марк посмотрел на Костю, сказал:
— Пошли, Костя, работать. Разговора, я вижу, не получится.
Илья подбежал к люку и загородил Марку дорогу:
— Подожди! Подожди, говорю!
Марк спросил:
— Чего ты хочешь?
— Хочу спросить: кто ты такой? Кто ты такой, а? Кого ты из себя строишь? Тебя назначили бригадиром? Чего ты тут раскомандовался?
Марк спокойно ответил:
— Никто меня бригадиром не назначал. И никем я тут не командую. А насчет тебя решили так: или полностью ломай себя, или...
— Или?
Беседин стоял так близко, что Марк ощущал на своем лице его дыхание и в упор видел его бешеные глаза.
Талалин не сделал ни одного движения.
— Или? — переспросил Беседин. — Уходить из бригады? — Он резко обернулся, посмотрел на Думина. — Ты тоже так решил, Клим?
Думин ответил коротко, твердо:
— Да!
— А ты, Андреич?.. Ты, Баклан?.. Тоже?
— Зарвался ты, Илья, — сказал Димка Баклан. — Без тебя, пожалуй, будет лучше.
— Лучше, — подтвердил Андреич. — Это каждый скажет, Илья.
Харитон молчал. Беседин посмотрел на него, но спрашивать ни о чем не стал. Медленно вынул из кармана пачку «Северной Пальмиры», картинно прикурил от зажигалки и, густо дымя, с независимым видом пошел к трапу. У самого трапа остановился, с минуту постоял, чтото обдумывая, потом обернулся, посмотрел на сварщиков не то презрительно, не то насмешливо. Они по-прежнему молчали.