Леди Феникс
Шрифт:
— Нина Константиновна к ним обращалась? — спросила я. Ирина отрицательно покачала головой. — Тогда что вы от них хотите? Факт попытки самоубийства вы тоже предпочитаете скрыть?
— Но вы же понимаете…
— Я — да. В милиции не поймут. Они не любят, когда им морочат голову.
— Что вы имеете в виду? — нахмурилась Ирина.
— Вашей сестре известно гораздо больше, чем она говорит. Боюсь, что из-за ее молчания девочкам грозит опасность.
— Да вы с ума сошли… — возмущенно начала она, но договорить не успела.
— Ира, — позвала сестра, дверь комнаты на втором этаже была открыта, и Нина, должно быть, слышала наш разговор. Ирина резко развернулась и пошла туда, но почти сразу вернулась.
— Она хочет с вами поговорить, — сказала мне тихо.
Я поднялась в просторную комнату, где на кровати лежала Нина под легким одеялом, на бледном осунувшемся лице жили одни глаза, в них было столько боли, что я пожалела о недавних словах.
— Ира, оставь нас, — попросила Нина Константиновна. Сестра растерянно замерла, но, помедлив немного, все-таки вышла и закрыла за собой дверь. — Простите меня, — вновь заговорила Нина. — Вы правы. Я сама виновата в том, что произошло. Моя дочь… — Она беззвучно заплакала, я подошла и села рядом.
— Что с Леной? — выждав время, задала я вопрос.
Нина вздохнула.
— Не знаю. Боюсь, что девочек… я боюсь, что с ними беда.
— У вас требовали деньги? — Она кивнула, отворачиваясь к стене. — Кто? Когда? Я понимаю, как вам тяжело, но…
— Дело не в этом. Они не взяли деньги. Это значит, что моя дочь… они ее убили? — последние слова она произнесла шепотом.
— Нина Константиновна, давайте по порядку.
— Да-да, хорошо. Простите меня, я хотела как лучше… Я была напугана… Мне позвонили позавчера вечером. Я вам соврала про подругу, ни у какой подруги Лена не была. Я всех обзвонила. Мою дочь похитили.
— Вы кого-нибудь подозреваете?
Нина закусила губу и вновь заплакала, стало ясно, что ответить на этот вопрос ей нелегко.
— Юлю?
— Я не знаю, надеюсь, что она не догадывалась, а этот человек ее просто использовал.
— Ее отец?
— Отец? — она покачала головой. — Не думаю. Хотя я уже ничего не знаю. — Она вновь заплакала, теребя край одеяла.
— Вам звонили по телефону?
— Да. Мужчина сказал, что, если я заплачу, мне вернут дочь.
— Сколько хотели?
— Шесть миллионов рублей. Я сняла деньги. Он вновь позвонил и сообщил, куда их привезти.
— Куда?
— Я должна была оставить их в заброшенном доме на Поварской…
— Это район Первого молокозавода?
— Да. Там новостройки, из старых домов только один остался. Я должна была спрятать сумку в подъезде. Вчера вечером я поехала туда. От остановки должна была идти пешком. Я сделала все так, как он сказал. Он обещал, что, когда деньги будут у них, он позвонит и Леночку отпустят.
— В котором часу вы были на Поварской?
— В семь, как условились.
— И сразу вернулись домой?
— Да. На такси. Я просила водителя меня подождать.
— Мужчина позвонил после этого?
Она отчаянно покачала головой.
— Нет. Я ждала до часу ночи. А потом подумала… Я вызвала такси и опять поехала туда. Сумка была на месте. Ее никто не забрал.
— И даже после этого вы не сообщили в милицию?
Она покачала головой.
— Из-за Юли? — На этот вопрос она не ответила. — Почему вы решили, что Юля имеет отношение к похищению?
— Я узнала голос.
— Но вы сказали, звонил мужчина. Значит, все-таки ее отец?
— Нет. До этого ей несколько раз звонил приятель. Она всегда сама брала трубку, ждала его звонка… Но однажды я сняла трубку, когда они разговаривали, у нас параллельные телефоны в доме, и я… слышала их разговор.
— Они что-то обсуждали?
— Если вы имеете в виду похищение — нет. Обычный разговор влюбленных. У мужчины акцент и характерный голос. Он пытался его изменить, когда требовал у меня деньги, но я его узнала. Хотя, возможно, я все перепутала. Но тогда я была уверена, что о выкупе со мной разговаривал друг Юли.
— Вы не пытались с ней поговорить?
— В тот же вечер. Я не могла спросить прямо, боялась за дочь. Я… я пыталась, но Юля… я просила об одном: чтобы Лену не трогали.
— Почему вы не позвонили в милицию?
— Я… я не могла. Я надеялась, что Лену вернут и все… будет хорошо. Эти деньги для меня ничего не значили.
— Нина Константиновна, кто такая Юля? Почему вы не хотели, чтобы о ее участии в похищении узнали в милиции?
— Я боялась за дочь. И за Юлю тоже.
— Кто она?
— Дочь Григория Петровича.
— Это он вам сказал? Григорий Петрович вам сказал об этом?
— Нет. Этот человек. Приемный отец Юли.
— Просто сказал, и вы поверили?
— Он… у него были письма Григория Петровича. Он интересовался ребенком, спрашивал о его здоровье.
— Но в завещании девочку не упомянул?
— Наверное, был уверен, что Боков ничего не знает о том, что не он отец Юли. Он воспитал девочку и по праву считался ее отцом. Если бы Гриша что-то оставил Юле, это вызвало бы вопросы, в первую очередь у Бокова. И тогда девочка осталась бы без поддержки. Родной отец умер, а приемный, узнав обо всем, мог… никто не знал, как он себя поведет.
— Допустим, — кивнула я. Если честно, у меня были большие сомнения. Забота Григория Петровича о семье бывшего шофера эти сомнения укрепляла, маловероятно, что Зотов не нашел бы способ позаботиться о дочери. — Вы знали, что Боков тяжело болен?
— Что? — вскрикнула она, на мгновение я решила, что она лишилась чувств, но обошлось.
— У него был рак, максимум через полгода он бы умер.
— Так вот почему… — пробормотала она.
— Вы думаете, он причастен к похищению?
— Зачем ему это похищение? Я готова была дать денег. Он же взрослый человек, как ему могло прийти в голову такое…