Леди-Солнце
Шрифт:
А у короля Эдуарда дела обстояли иначе — население Англии начинало все больше любить его, гордиться им и с воодушевлением оказывало поддержку. Он был словно создан для того, чтобы вызывать благорасположение и восторг людей. Исполненная величия внешность, высокий рост, статность, какое-то особое, присущее Плантагенетам очарование, столь сильно проявившееся в его деде, личная смелость, а также смелость Черного Принца, героя битвы при Креси, — сам Эдуард многое сделал, чтобы прославить наследника, — все это способствовало тому, что в умах и душах англичан король стал символом
В Англии преобладало презрительное отношение к французам и ко всему французскому. Считалось, что все мужчины там женственны, большую часть времени занимаются тем, что расчесывают длинные волосы и умащивают кожу, поэтому она у них отвратительно бледная, а не такого здорового красноватого оттенка, как у англичан. Они ходят, не по-мужски семеня ногами, жеманно улыбаются, и речь их подходит более для дамских будуаров, нежели для поля битвы. Все они безнравственны, у каждого мужчины, даже самого скромного, не меньше дюжины любовниц… Так неужели такой народ сильные и мужественные англичане не сумеют победить в самое ближайшее время?
Французы отвечали англичанам тем же — презрением. Это же не люди, а отбросы! Укор всему человечеству. Настоящие варвары! Сколько они поглощают пищи! Им совершенно безразлично, как она приготовлена и как подается на стол. А вместо тонких вин хлещут пиво… Неужели просвещенный француз испугается этих дикарей? Да никогда в жизни!..
Напрасно несчастные жители Кале ожидали облегчения своей участи. Наступило лето, и жара для них оказалась еще хуже холодов.
Истощенные, больные люди уже понимали, что больше не выдержат, когда до них дошла радостная весть, что король Филипп с огромным войском движется им на помощь.
Король Эдуард тоже знал о приближении французов и размышлял, откуда они появятся. У них было три пути: со стороны песчаных дюн, с кладбища и со стороны Нейльского моста. Он решил по двум направлениям перекрыть все подходы и оставить только один — через узкий мост.
Французы подошли со стороны дюн и вынуждены были остановиться примерно в миле от лагеря англичан. Филипп понимал, насколько невыгодным будет его положение, если он решит форсировать мост — это означало бы, что узкая цепочка его солдат должна вести бой с куда большим количеством солдат противника. Французский король послал к Эдуарду гонцов с предложением вывести армии на поле и вступить в открытую схватку.
Но тот ответил презрительным смехом на слова гонца и сказал, чтобы тот передал своему господину Филиппу Валуа, незаконно занявшему трон, по наследству принадлежащий ему, Эдуарду, что он не согласен на подобные условия.
— Твой господин, — добавил он, — прекрасно знал еще год назад, что я под стенами Кале, но ждал, пока я вымотаюсь, истрачусь до последнего гроша и сам уйду отсюда. Однако такого не случилось. Мой народ поддержал меня. Если Филипп хочет сразиться, пускай идет сюда и попробует это сделать. А нет, так пусть убирается на все четыре
Посланцы вернулись ни с чем, и Филипп вскипел от ярости, ибо понимал, что не может атаковать англичан через узкий мост. Это равносильно самоубийству. Но иначе к противнику не подступишься — дороги надежно перекрыты.
Что же ему остается? Только повернуть назад. И он отдал приказ готовиться с рассветом в обратный путь, бросив город на милость англичан, но перед этим уничтожить все в оставленном лагере, чем могли бы воспользоваться солдаты противника.
Когда жители Кале через бойницы стен увидели, как французы сжигают остатки имущества, уходят, они поняли, что всем их надеждам пришел конец. Им не остается ничего другого, как сдаться англичанам.
Джон де Вьен, комендант крепости Кале, направил королю Эдуарду послание с предложением начать переговоры. Тот пришел в бешенство, прочитав его.
— Отправляйся назад и передай своему хозяину, что он не смеет ставить мне условия! Город — мой без каких бы то ни было оговорок! — крикнул он посланцу.
С уходом гонца ярость Эдуарда усилилась.
— Они осмеливаются предлагать мне торг! — продолжал он кричать. — Я столько времени и денег потратил на ожидание у этих стен! Они давно должны были сдаться! Видит Бог, я покажу им условия! Они получат сполна за все — и за свою наглость в том числе!
Филиппа, которая слышала эти крики, попыталась, как всегда, успокоить его, говоря, что жители Кале делали то, что должны были, вероятно, делать жители любого укрепленного города, и английского тоже, если бы, не дай Бог, до этого дошло.
— Милорд, — добавила она, — вы были бы невысокого мнения о согражданах, если бы те поспешили сдаться противнику.
— Все это так, — проворчал король, — но осмелиться ставить мне условия! Я им покажу!
Он послал за сэром Уолтером Манни, преданным соратником родом из Эно, приехавшим в Англию в числе приближенных Филиппы.
— Ну вот, Уолтер, можно считать, Кале у нас в руках, — сказал он. — Однако его комендант захотел предлагать мне условия, вести какие-то переговоры. Разве не смешно? Это я объявлю им условия — чтобы все они подставили свои головы под наши мечи! Я уничтожу всех жителей!
Сэр Манни молчал. Он видел состояние короля и понимал, что отвечать ему нужно с осторожностью. Нечасто бывало, чтобы гнев в Эдуарде одерживал победу над разумом. Сейчас был как раз тот редкий случай. И нужно думать о том, как оградить короля от поступка, о котором он будет потом горько сожалеть.
Город Кале был очень важным стратегическим пунктом, и теперь, когда он почти уже у них в руках, необходимо решить, как использовать его в дальнейшем ходе войны. Истребление жителей не принесет никакой пользы англичанам, но лишь пробудит к ним неутолимую ненависть во всех французах.
Король тем временем продолжал возбужденно говорить:
— …Если только подсчитать, во сколько этот город мне обошелся… Месяцы ожидания… Мы построили еще один город возле его стен… А пища?.. А вооружение?.. И они смеют заикаться насчет каких-то переговоров…