Леди-Солнце
Шрифт:
Джоанна почти окончательно примирилась с мыслью, что вскоре уплывет на корабле из Англии в далекую Испанию. Наряды, которые ей шили, не слишком занимали ее, хотя нельзя сказать, что совсем были безразличны. Изабелла испытывала зависть, любуясь ее великолепными одеяниями.
— Как они тебе пойдут! — восклицала она, лаская пальцами платья из лилового и пурпурного бархата, накидки из горностая, отделанные драгоценными камнями. — А мне, — добавляла она, — все равно лучше дома. Даже рада, что не вышла замуж во Фландрии.
— Я бы тоже с удовольствием
— Но ты ведь будешь королевой. Королевой Кастилии и Леона! Подумай только!
Джоанна подумала, но радости это ей не принесло.
— Я никогда и не хотела выходить за какого-то графа, — продолжала Изабелла. — Уж если замуж, то за короля или за принца. Я дала себе слово, что обязательно выйду за короля!
Джоанна ничего не ответила, склонившись над вышиванием. Оно единственное успокаивало ее. Втыкая иголку в мягкий цветной шелк, она думала о счастливых днях, проведенных в семье, о том, что навсегда сохранит их в сердце, что бы с ней ни случилось.
В январе она отправилась в путь. Король с королевой и Изабелла провожали ее от Вестминстера до Мортлейка. Там они попрощались, и родители с тяжелым сердцем возвратились в Лондон. Филиппа думала о том, что, если уезжала бы сейчас не Джоанна, а Изабелла, им было бы спокойней на душе: старшая дочь как-никак больше приспособлена к светской жизни, менее уязвима. А эта… такая домашняя.
Джоанна продолжила поездку по суше до Плимута, откуда ей предстояло отплыть на корабле в Испанию.
Но она задержалась в этом городе на семь недель из-за непогоды на море и только в середине марта смогла возобновить путешествие. Какими тоскливыми были эти недели!..
А через восемь дней после отплытия из Плимута ее корабль бросил якорь в городе Бордо на французском берегу.
Здесь тоже пришлось провести немало времени, пока продолжались переговоры между королевскими дворами Англии и Испании. Король Эдуард по-прежнему с недоверием относился к королю Альфонсо и опасался, что в любую минуту тот может изменить свое решение. А повторения того, что произошло у Изабеллы с графом Луи, король не мог допустить. Он знал, и это его утешало, что супруга короля Альфонсо за этот брак — больше всего, конечно, из-за того, чтобы досадить фаворитке мужа.
Находящийся меж двух огней безвольный Альфонсо все время колебался, поэтому король Эдуард и не желал, чтобы дочь приехала в Испанию раньше, чем все соглашения будут подписаны и скреплены печатями: тогда у другой стороны не будет уже никаких поводов для отсрочек или отговорок.
Замок, в котором пребывала Джоанна, находился в красивом месте, из его окон открывался чудесный вид на покрытые лесами холмы, виноградники, и после хмурого холодного Плимута и тягостного морского путешествия ей было хорошо здесь, она мечтала, чтобы такая жизнь длилась как можно дольше. С ней приятные в общении придворные дамы, ее любимое вышивание, и, можно сказать, она чувствовала себя
Если переговоры затянутся еще на год-два, она не огорчится. Она готова даже остаться здесь на всю жизнь, только бы не ехать в Испанию.
Однажды, когда она, как обычно, сидела с приближенными за вышиванием и они непринужденно и мило проводили время, одна дама сказала:
— Я слыхала вчера, что какая-то ужасная болезнь нахлынула на Европу. Началась как будто в Константинополе и теперь гуляет по морским портам.
— Людям нравится чем-нибудь пугать друг друга, — безмятежно заметила Джоанна, не отрываясь от рукоделия.
— Это верно, миледи, но про ту болезнь говорят, она самая страшная из всех, какие были когда-нибудь.
— Мне очень нравится этот голубой шелк, — сказала Джоанна. — Впрочем, возможно, он не очень подходит для рисунка. Как вы полагаете?
Женщины склонились над вышивкой и стали горячо обсуждать голубой шелк.
Все заговорили вдруг про нещадную болезнь — жуткую чуму, шагающую из Армении в Малую Азию, оттуда в Египет, из него в другие страны Северной Африки и оставляющую за собой ужас и смерть.
Рассказывали про это не в полный голос, а сдавленным шепотом, с безнадежными лицами. Сладу с ней не было — оставалось лишь молить Бога, чтобы миновала беда, но беда захватывала всех без разбора, никто не мог знать, что ждет завтра его и близких ему людей.
Чума докатилась уже до Греции, перескочила в Италию и продолжала шествовать дальше.
Как только мужчина или женщина обнаруживали первые признаки болезни — шарообразную бесцветную опухоль под мышками — он или она были обречены. Только чудо могло спасти их.
Пораженные болезнью не оставались долго в неведении: с каждым часом опухоль росла, больные начинали кашлять кровью, их мучила неутолимая жажда, и лишь потом наступало спасительное расстройство сознания, человек уже ни на что не откликался, не испытывал боли и в таком состоянии переходил в мир иной. Тело его покрывалось черными пятнами — и чуму назвали черной смертью, зловоние, исходящее от мертвеца, было ужасно, и от него шло заражение. А поскольку умерших было великое множество и быстро погребать их не удавалось, болезнь распространялась со страшной скоростью. Если уж она пришла в селение или город, их можно было считать обреченными.
О чуме говорила вся Европа.
Король Эдуард успокаивал Филиппу: к ним на остров болезнь не попадет — морские воды преградят путь. Он совсем не опасался какой-то чумы, его мысли были полны воспоминаниями о славных победах английского оружия — при Хельветслейсе и Креси, под городом Кале и в Шотландии. Он упивался военными успехами и считал, что может позволить себе не думать о грядущих бедах, а жить приятным настоящим. Чтобы оно стало еще приятнее, он решил снова провести турнир Круглого стола, где опять блеснет рыцарскими достоинствами и лишний раз утвердит себя в глазах подданных.