Леди в озере. Худой человек. Выстрел из темноты
Шрифт:
— О, я не думал, что вы… — Маколей оборвал фразу, сделав неопределенный жест, и поднял бокал. Глотнув, он продолжал: — Просто мне хотелось узнать, в чем дело. Три дня назад — во вторник — мне позвонила Мими, она пыталась разыскать Вайнента, а вчера вечером позвонила Дороти, сказала, что это вы посоветовали ей обратиться ко мне… Я-то думал, вы все еще работаете детективом, поэтому и решил узнать, что все это значит.
— А они вам не объяснили?
— Наверняка Вайнент им нужен в связи с какими-нибудь старыми делами. А это многое может означать.
— Подозрительный вы, адвокаты, народ, — заметил я. — Может, он нужен им из-за старых дел, может — по поводу денег. Отчего, собственно, вся суматоха? Он что, скрывается?
Маколей пожал плечами.
— Мне об этом известно столько же, сколько и вам. С Вайнентом я не виделся с октября. — Он сделал еще несколько глотков. — Вы долго пробудете в городе?
— До первых дней нового года, — ответил я и пошел к телефону, чтобы узнать здешнее меню.
3
В тот вечер мы с Норой сходили на премьеру «Медового месяца» в Малом театре, потом на званый ужин, который давала чета по фамилии то ли Фримэн, то ли Филдинг, то ли как-то еще, поэтому, когда на следующее утро Нора разбудила меня, чувствовал я себя скверно. Нора подала мне чашку кофе, газету и сказала:
— Прочти вот это.
Я терпеливо прочитал несколько абзацев, отшвырнул газету и отхлебнул кофе.
— Шутки шутками, — сказал я Норе, — но я бы с удовольствием променял все на свете интервью с мэром О’Брайеном на глоток виски да еще бы дал индейскую картинку в придачу…
— Глупый, ты не то читаешь. — Нора ткнула пальцем в статью. — Вот здесь.
Вчера, в конце дня, обнаружен изрешеченный пулями труп Джулии Вулф, тридцатидвухлетней секретарши Клайда Миллера Вайнента, известного изобретателя. Труп обнаружила в квартире погибшей (411, Восточная Пятьдесят четвертая улица) миссис Кристиан Йоргенсен, бывшая жена изобретателя, пришедшая туда и надежде узнать нынешний адрес Клайда Вайнента.
Миссис Йоргенсен, только в понедельник вернувшаяся после шестигодичного пребывания в Европе, рассказала полиции, что когда она позвонила в дверь, то услышала слабые стоны, о чем она сообщила лифтеру Мервину Холли, который вызвал Уолтера Мини, управляющего домом. Когда они вошли в квартиру, мисс Вулф лежала на полу в спальне. Не приходя в сознание, она умерла до прибытия полиции и медицинской помощи от ранений в грудную клетку, произведенных пулями 32-го калибра.
Герберт Маколей, адвокат Вайнента, сообщил полиции, что не виделся с изобретателем с октября. По его словам, К. Вайнент позвонил ему накануне и назначил встречу, на которую, однако, не пришел; о местопребывании своего клиента адвокату ничего не известно. Мисс Вулф, сказал Маколей, работала у изобретателя в течение последних восьми лет; адвокат заявил, что ничего не знает ни о семье погибшей, ни о ее личной жизни и не может пролить свет на личность убийцы.
Пулевые ранения не могли быть нанесены самой погибшей, поскольку….
Дальше следовал обычный отчет полицейского управления.
— Как ты думаешь, это он ее убил? — спросила Нора, когда я снова отложил газету.
— Вайнент? Я бы не удивился — он ведь сумасшедший.
— А ее ты знал?
— Да. Так как насчет глотка спиртного для поднятия настроения?
— И что она из себя представляла?
— Недурна, — сказал я. — Она была не уродина, очень чувственная, темпераментная и использовала эти качества, чтобы жить с Вайнентом.
— Она жила с ним?
— Да. Я хочу выпить, сделай, пожалуйста. То есть так было в те времена, когда я их знал.
— Может быть, сначала перекусишь? Она любила его, или это была так, деловая связь?
— Не знаю… Нет, дорогая, завтракать еще рано.
В приоткрытую Норой дверь проскочила собака и положила передние лапы на постель, а мордой ткнулась мне в лицо. Гладя ее по голове, я попытался вспомнить фразу по поводу женщин и собак, которую однажды сказал Вайнент. Я не мог вспомнить, что же это была за фраза; точно, что не цепочка ассоциаций типа «женщина — спаниель — грецкий орех — дерево», но что-то очень похожее.
Нора вошла с бокалами и очередным вопросом.
— А он что за человек?
— Высокий — выше шести футов, и один из самых худых людей, каких я когда-либо видел. Сейчас ему должно быть лет пятьдесят, но уже тогда он был почти седой. Нестриженый, нечесаный, рыжие усы с проседью и обкусанные ногти.
Я оттолкнул собаку, чтобы дотянуться до бокала.
— Да, звучит чудесно. И чем вы с ним занимались?
— Один малый по фамилии Келтермэн, который работал у Вайнента, обвинил его в краже то ли какой-то идеи, то ли изобретения. Он пытался припугнуть Вайнента, говорил, что если тот с ним не рассчитается, то он убьет его самого, взорвет его дом, украдет его детей, перережет горло его жене и сотворит бог знает что еще. Мы его так и не поймали, спугнули, наверное. Но тем не менее угрозы прекратились и ничего не произошло.
— А Вайнент на самом деле что-то украл? — спросила Нора.
— Т-сс, т-сс, т-сс, — сказал я. — Сейчас канун Рождества, и о своем ближнем надо думать хорошо.
4
Днем я пошел с Астой на прогулку; объяснил двум интересующимся, что она — шнауцер, а не помесь шотландского и ирландского терьеров; пропустил пару стаканчиков у «Джима»; заглянул к Ларри Кроули и притащил его с собой в «Нормандию». Нора готовила коктейли для Квинна, Марго Иннес, Дороти Вайнент и для мужчины, фамилии которого я не уловил.
Дороти сказала, что ей нужно со мной поговорить, и мы, прихватив бокалы, перешли в спальню.
Она приступила к делу без промедления.
— Ник, как вы думаете, это мой отец убил ее?
— Нет, — ответил я. — С чего это ему ее убивать?
— Ну, полиция… Слушайте, ведь она была его любовницей, правда?
Я кивнул.
— Тогда, когда я их знал.
Уставившись на свой бокал, Дороти сказала;
— Он мой отец, но я никогда его не любила. И маму никогда не любила. — Она подняла глаза на меня. — И Гилберта не люблю.
Гилберт был ее братом.
— Пусть тебя это не беспокоит. Многие люди не любят своих родственников.
— А вы, вы их любите?
— Своих родственников?
— Моих, — сердито насупилась Дороти. — Перестаньте разговаривать со мной так, будто мне все еще двенадцать лет.
— Дело не в этом, — сказал я. — Просто я пьян.
— Ладно. Ну так что?
Я покачал головой.
— Ты была прелестным ребенком, а все остальные меня просто не интересовали.