Легенды и сказы лесной стороны
Шрифт:
но, судьба надумала иначе. Под старость грозный
царь Иван затосковал вдруг, от войны, пиров и мо-
литвы его отворачивать начало, хотел отдохнуть ду-
хом и телом, но не находил покоя. Вот приснился как-
то царю Ивану сон, что месячной ночью с отроком-
охотником в лесу на гриве сидит, пищаль наготове
держит, зверя поджидая. И в радостной тревоге би-
лось сердце царское усталое, замирая сладостно. Ког-
да же проснулся царь, поманило его не на пиры и
безумные радости, не в церковь грехи замаливать, а
позвало неудержимо в леса нижегородские зело ве-
селой утехи в последний раз изведать. Приказал он
своим прислужникам коней седлать и отправился по
дороге Муромской в Нижний Новгород.
Там грозный царь Иван дознаваться стал у бояр и
служивых людей о том, жив ли, проживает ли в ни-
жегородской земле ничейный человек Холодай-Голо-
дай, что в походе на Казань помогал охотой войско
кормить. Перепугались хозяева города, немедля из
застенка Голодая выпустили, помыли, накормили и
чуть живого перед царские очи привели. Не вдруг они
друг друга признали. Удивился царь:
— Видно, ты и вправду холодал да голодал, пока
меня не видал?
— Ну и ты, надежа-царь, не добрым молодцем
глядишь! Не сладко, знать, на Москве тебе живется!
Так Голодай царю сказал, но жаловаться на пе-
режитое не стал. Не откладывая надолго, царь с Го-
лодаем за Волгу отправились, бояр да прислужников
на берегу ждать оставили, а сами на моховые бугры
да гривы пошли, где звери водились. Долго ходили,
наконец выбрал Голодай одну гриву, на которую, по
приметам, ночами сохатые яриться приходили, и тут
засидку на двоих устроили. Засели и стали ночи
ждать, а чтобы не скучать, тихий разговор повели.
Спрашивает царя Голодай:
— Ты, надежа-царь, чай, старый стал?
— Скоро умру, — ответил грозный царь.
— Оно и пора, — согласился охотник. — Зажи-
ваться на белом свете — оно невыгодно. Как порань-
ше умрешь, кто-то да пожалеет, а до немощи дотя-
нешь, так только рады все будут, что бог старика при-
брал.
Усмехнулся горько-горько грозный царь Иван, при-
печалился и ничего в ответ не сказал.
В половине ночи, когда месяц круглый бугры и
гривы осветил, начали они попеременно рогачей под-
манивать. Вот откликнулся один, на бугор вышел и
стал яростно копытами в землю бить, рогами деревья
бодать, глазами и слухом врага разыскивать. За пер-
вым зверем другой да третий вышли, копытами зем-
лю копали, врага на бой вызывали. И затрепыхалось,
затукало по-новому измученное сердце царя Ивана,
и казалось ему, что за всю жизнь он не знал, не ис-
пытывал такой тревожной радости.
До зимних заморозков охотился грозный царь в
нижегородских лесах. Бояре на Москве уже радовать-
ся начали, надеялись, что государь совсем сгинул. А
он и прибыл вдруг, а следом за ним привезли на санях
добычу царскую, бурых сохачей и оленей седых. Ког-
да бояре, воеводы и гости заморские отведали у царя
на пиру оленины жареной да студня лосиного, не зна-
ли, что больше хвалить, чтобы угодить царю, — ло-
сину или оленину. А грозный царь Иван только одно
вымолвил, что до конца жизни не забудет охоту в ни-
жегородской земле на зверя столь красивого и храб-
рого!
Тогда, на пиру, никто не понял, какую охоту царь
хвалил, оленью или лосиную. Но чиновные люди, что-
бы царю угодить, задумали переделать на скорую ру-
ку герб земли нижегородской: вместо сохатого, буй-
ного да яростного, изобразить оленя рогатого, бьюще-
го в землю копытом. Только ничего у них в тот раз
не получилось, и зверь на царских печатях и на лося
и на оленя стал смахивать. Наверное, потому, что те
чиновники в заволжских лесах не бывали, в засидке с
Голодаем не сиживали и ни оленя рогатого, ни лося
сохатого живым не видывали.
После отъезда царя Ивана нижегородские бояре
Голодая-Холодая в темницу больше не прятали. По-
селился он в своей избе на Студеном посаде, по зи-
мам за Волгой сохатых и рогатых оленей добывал и
через нижегородских мясников в Москву на царский
двор отправлял. И была у грозного царя на пирах
дичина до самой его кончины. Помнил и согласен был
царь Иван со словами охотника Голодая о том, что
заживаться на белом свете невыгодно, и умер не очень
старым. Но жалеть и плакать о нем было уже неко-
му.
В годы лихолетья, когда задумали нижегородцы
воровских ляхов из Москвы выкурить, стали они вой-
ско набирать, оружие и продовольствие запасать. А
всю скотину вокруг ляхи да казаки разбойные загу-
били. Дикие звери сохатые и олени недалеко за Вол-
гой табунами паслись, только взять их не просто было;
лямку на рога не накинешь, на двор не приве-
дешь. Зверя добыть — не дерево подрубить. Тут вспом-