Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе
Шрифт:
У меня в мозгу прозвучал сигнал тревоги, я понял, что положение у меня хуже некуда. Все мои инстинкты говорили о том, что арабы строят в отношении меня планы, которые меня никоим образом не устраивают. Вид у арабов был бандитский, а международные отношения, сложившиеся во время войны, еще не отошли в прошлое. Легионер, попавший к ним в лапы, не мог ожидать ничего хорошего.
Несколько минут я пребывал в панике, но затем взял себя в руки и стал думать, как мне спастись. Пытаться выпрыгнуть на ходу не имело смысла. Машина ехала со скоростью пятьдесят миль в час, и они набросились бы на меня, пока я вожусь с замком. Я просил их подбросить меня до Лес-Анделуза, а они, если им можно было верить, ехали по основной дороге дальше и не собирались сворачивать к Лендлессу у въезда в поселок. Так что этот поворот должен был стать проверкой. Если они продолжат
Перед поворотом я попросил водителя остановиться, но он ответил, что не понимает меня. Я повторил просьбу, он повторил ответ. Затем он притормозил и свернул на боковую дорогу, где сразу стало темнее. Я как ни в чем не бывало снова спокойно попросил высадить меня, повторив просьбу несколько раз. Водитель стал замедлять ход, делая вид, что теперь понял меня и хочет остановиться, но что-то случилось с тормозами.
И тут страх у меня пропал, я взял себя в руки. Я понял, что надо делать, — выскочить из машины, пока она на ходу. Я стал благодарить их за то, что они подвезли меня и даже свернули с дороги, чтобы подбросить поближе, и спокойно, самым естественным образом отпер замок. Выждав пять секунд, я ударил сидевшего передо мной водителя ребром ладони по шее и распахнул дверцу. Водитель, получив удар, сразу налег на тормоза, арабов бросило вперед, а я выскочил из машины и понесся по дороге как на крыльях. До меня донесся разъяренный крик арабов, дверца захлопнулась, мотор взревел, и они кинулись в погоню. Я немедленно бросился в канаву, они пронеслись мимо. Меня трясло. Было ясно, что пройдет всего несколько секунд и они повернут обратно. Бежать в Лес-Анделуз не было смысла. Поселок уже погрузился в сон, да и защищать меня никто из местных жителей не стал бы. Поэтому, вскочив на ноги, я кинулся прочь от дороги, где у них на автомобиле было несомненное преимущество. Тут я с испугом увидел, что автомобиль продолжает взбираться на холм по извилистой дороге по направлению к Лендлессу. Они, должно быть, поняли, что именно туда мне надо, и решили перехватить меня ближе к лагерю. Однако я знаю каждый дюйм местности вокруг Лендлесса, как и точное расположение мин, так что я пробрался в лагерь, не выходя на дорогу, и успел на аппельза несколько секунд до начала. Впервые я почувствовал себя здесь как дома.
Завтра в шесть утра выходим в двухдневный марш до Сасселя и обратно. Марш долгий, и по результатам будут начисляться зачетные очки. Нам предстоит преодолеть 90 миль, и тот, кто пройдет эту дистанцию нормально, может считать себя не мальчиком, но мужем.
Вышли утром из лагеря в приподнятом настроении, перебрасываясь шутками. К полудню нам было уже не до шуток. Мы успели пройти двадцать четыре мили, и наши ноги и спины уже ощущали нагрузку. Сделав привал на час, мы продолжили путь. Мне вспомнился наш долгий марш в Сюлли. Господи, как давно это было! Постепенно я втянулся в ритм. В этом весь фокус — подчиниться ритму и не думать о ходьбе, о своих ногах и спине, шагать и шагать, как в трансе. До Сасселя мы добрались к семи часам вечера. Уже перед самым финишем свалился Вилле — он был первым, выбывшим из строя.
Прошлой ночью я был в карауле и, когда я поднялся на свою смену, почувствовал резкую боль под правым коленом, нога двигалась с большим трудом. Я с испугом думал о том, что я буду делать утром. Однако, после того как я прохромал первые пять миль, боль уменьшилась и я шел уже нормально. К этому моменту весь пелотонразделился на две основные группы. Шестеро самых выносливых, включая Лоридона, ушли далеко вперед, а все остальные, включая меня, образовали второй эшелон, растянувшийся на несколько миль. Самые последние едва волочили ноги и готовы были сойти с дистанции.
К четырем часам дня я оставил второй эшелон далеко позади и шел в одиночестве. Впереди тоже никого не было видно. Но когда до финиша оставалось миль семь, я увидел за поворотом дороги поникшую фигуру Сото. Бедняга выдохся вконец: ноги его были в волдырях и крови, он дергался так, словно шел по раскаленным углям. Я пошел рядом, пытаясь подбодрить его, он же уговаривал меня прибавить шагу и перегнать Питцера.
— Никто, кроме
Я возразил, что насчет этого он может не беспокоиться: Питцер тащится в нескольких милях позади нас, так что мы оба будем на финише раньше его. Однако я жестоко ошибался. Проходя через деревню, мы остановились выпить воды и не успели двинуться дальше, как в двухстах ярдах позади нас появился не кто иной, как Питцер.
Я мог бы прибавить шагу и оставить Сото, но боялся, что в этом случае он свалится совсем. А он при этом продолжал долдонить, чтобы я шел вперед, и это было с его стороны, конечно, очень благородно. В конце концов Питцер поравнялся с нами и молча обогнал. Видно было, что ему тоже несладко. Мне в тот момент было наплевать, кто придет первым. В том, что я остался с Сото, не было ничего героического. Я тоже еле держался на ногах, и это был лишь повод для того, чтобы не гнать из последних сил. Так что, как ни жаль было, мы плюнули на Питцера и ввалились в лагерь около одиннадцати часов вечера, преодолев без малого сотню миль. Это и само по себе было достижением, независимо от того, кто прошел дистанцию быстрее.
Вчера я исполнял обязанности дежурного капрала и не сумел вовремя подготовить пелотонк аппель.В наказание меня заставили провести одну ночь в томбо.В жизни не спал лучше!
Сегодня в лесу около Мсилы мы устроили засаду и напали на подразделение регулярных войск, стреляя холостыми патронами и бросая по сторонам гранаты. Мы напугали бедняг до смерти. В конце концов мы бросились врукопашную, дико вопя и угрожая им беспощадной расправой. Они в панике кинулись наутек, но мы окружили их. Похоже, они поверили, что мы собираемся избить их до полусмерти и оторвать им уши. Мне было даже немного жаль их, хотя забава была что надо.
Мы вызубрили весь материал, который нам полагается знать по программе, так что можем без запинок ответить его с начала до конца и с конца до начала. Приближаются выпускные экзамены, и они покажут, кто в какой степени усвоил пройденное. В ближайшие четыре дня будут проверять, кто из нас лучше умеет руководить людьми, лучше командует в бою, лучше знает оружие, танки, мины и взрывчатые вещества, лучше проявляет себя в строевой подготовке и справляется с оказанием первой помощи. Кроме того, мы будем состязаться в беге, прыжках, лазании по канату, плавании, отжимании и прочих аспектах физического мастерства, пока не будет проверено все, чему нас обучали за эти четыре месяца. На этом испытания закончатся, и мы сможем вернуться к спокойному, размеренному существованию в полку.
Пока трудно предсказать окончательный результат, поскольку мы знаем лишь собственные ошибки. Я не очень хорошо выступил в спортивных состязаниях — очевидно, старею — и допустил непростительный ляп в вопросе о взрывчатых веществах. Лоридон хлопочет с нами как взбудораженная наседка с цыплятами, следит за нашими выступлениями и ответами и делает пометки в записной книжке. В лагере царит серьезная, напряженная атмосфера. На карту поставлено многое. По вечерам в рефектуарвсе жалуются на совершенные промахи и с облегчением узнают, что и у других не лучше. Сото и Виньяга пристают ко мне с просьбой поднажать и обставить Питцера. Наши букмекеры ставят на Питцера чуть больше, чем на остальных. Я думаю, это объясняется тем, что его поддерживает многочисленный немецкий контингент. Меня по инициативе Сото поддерживают все испанцы. Но вполне может оказаться, что нас с Питцером обойдет кто-нибудь другой — например, Манбар или Калушке. Калушке выступил лучше меня в спортивных состязаниях, он в отличной форме и уверен в себе.
Ну, вот и все. Мы чувствуем огромное облегчение и, конечно, удовлетворение. Нас тут основательно перемололи, и мы изменились. В себе особой перемены не ощущаешь, но замечаешь ее в других. Мы прошли испытания, которые либо ломают человека, либо создают новую личность. И то, что мы выдержали их, прибавляет у каждого из нас уверенности в себе. Она основывается прежде всего на том, что нам теперь не страшны никакие экзекуции, мы сознаем свою жизнеспособность. Я только сейчас понял все это, когда все испытания остались позади.