Легкая поступь железного века...
Шрифт:
— Не о чем, — усмехнулся Александр разбитыми губами.
— Вот как? А ну как сам умолять станешь? А ведь станешь, станешь непременно! Ты ж еще и не знаешь, что такое боль. Да и от позора избавь себя — будешь ведь в ногах у меня валяться и ноги мои целовать…
— Мне Господь поможет, — прошептал Александр. — Начинайте…
Андрей Иванович успокоился и разглядывал юношу уже с интересом.
— Да ведь сказано же, — на этот раз беззлобно проговорил он, — что сие я решаю, когда начинать, а когда… Думаю, и завтра поздно не будет. Есть время подумать еще, слышишь? Запомни, Вельяминов, ты мне нужен.
Когда Александра уводили, он пошатывался.
Оставшись наедине с помощником, Ушаков покачал головой.
— Не понимаю я что-то, Степан… Какой-то он… скользкий, что ли. Чего ждать-то от него?
— Уж если вы не понимаете… — Степан Иванович развел руками. — Однако ж, по разумению моему скудному, он сейчас, кажись, и впрямь крепко на Господа надеется. А коли так… не нам с Божьей силой-то бороться, Андрей Иванович.
— Ну, — поморщился Ушаков, — ты у нас святоша известный. А чего ж ты тогда ко мне на службу пошел, а не в послушники монастырские заделался?
— В послушники, ваше превосходительство, простить прошу, не заделываются… туда сам Господь приводит, а меня вот… к вам судьба привела.
— Ладно. — Ушаков все-таки суеверно перекрестился. — Хватит языком-то молоть. Так сколько лет ему, а? Девятнадцать?
— Да, ваше превосходительство.
— Все ж молод. Не оперился до конца. А опериться у меня должен, я сие сегодня твердо решил. Бестужев плохих не держит. Да еще девицу эту проворонили, сестру его… Ну, ничего, от баб морока одна, и одного Вельяминова с лихвой хватит, двух обламывать утомительно… Совсем не в дядю нравом сестра и брат… А дыбы Сашеньке все ж завтра не миновать. Право, жаль. Хотя… может, еще одумается…
И в том, что одумается, уже через час не сомневался Андрей Иванович. А дело было так…
Наденька Прокудина, привезенная Павлом Мстиславским в монастырь отца Ионы, стосковалась в затворничестве. Проживала она теперь в крохотном домике возле келий монастырских и носа не казала за порог. Приходилось довольствоваться обществом одной лишь Дашеньки, что очень скоро Наде прискучило. Тем паче, что она понять не могла, почему ее сюда запрятали, и никто вот уже сколько времени не приезжает за нею… Наталья не то, чтобы о ней забыла, но, погрузившись в свои дела и переживания, как-то не подумала о том, что мужской монастырь не лучшее место для барышни, ей казалось, что если сейчас Надя под крылышком у отца Ионы, то лучшего и желать не приходится.
Однако же совсем стосковавшись, Надежда принялась день и ночь напролет проливать слезы: и по арестованному отцу, и по милому Сашеньке, о котором ничего не ведала, и по себе самой… А когда слезы кончились, Надя в первый раз в жизни осмелилась ослушаться своего духовника. У нее были при себе средства, чтобы добраться до Петербурга, что она и решила безрассудно предпринять.
Путешествие барышни и горничной прошло без приключений, но едва лишь Надежда появилась в своем петербургском доме, как агенты Ушакова не преминули доложить начальству, что дочь Прокудина вернулась. Разозленный упорным сопротивлением Александра, Андрей Иванович едва не подпрыгнул от радости. Это была удача! — теперь Вельяминов как миленький распишется в том, что было, и чего не было…
…Александр стал надеяться на Чудо. Жадно и упорно. И когда в очередной раз повели его ночью на допрос, лишь на Чудо он и надеялся. И то, что вели по знакомому пути в кабинет Ушакова, а не в пыточную камеру, уже ободряло…
Едва он переступил порог, генерал так и впился в него взглядом.
— А мы тут вам, Александр Алексеевич, подарочек приготовили, — пробормотал он, через силу усмехаясь — Андрей Иванович скорее бы собственной персоной под кнут пошел, чем признался бы, что ему самому становится мерзко от того, что он намерен совершить.
Александр оцепенел. Возле генерала сидела бледная, заплаканная Надя. Увидев своего любимого, она вскрикнула: — Саша, Сашенька, откуда ты здесь?! — и бросилась к нему. Никто ее не удерживал. Александр, ошеломленный, молча обнял девушку, — хрупкую, перепуганную, беззащитную, — прижал к себе. Она плакала, уткнувшись ему в грудь.
— Надюша, ты-то, ангел мой… — выговорил Александр наконец, чувствуя, что сердце заходится, — ты как здесь?..
— Я домой вернулась… а тут — они… Я думала, из-за отца меня… Сашенька, чего от тебя хотят?
Александр, не отвечая, целовал ее лоб, глаза, волосы…
— Ну-ну, довольно! — раздался голос грозного генерала. — Уведите ее!
— Нет! — закричала Наденька, накрепко вцепившись в Александра. Ее грубо от него оторвали и силой вытянули за дверь. Александра тоже пришлось удерживать, чтобы он не бросился вслед за девушкой…
Когда дверь закрылась, и Вельяминов почувствовал, что хватка насевших на него стражей ослабла, он отчаянным рывком высвободился из их рук и кинулся на Ушакова. Генерал отреагировал мгновенно, от его ловкого удара в челюсть Александр отлетел к противоположной стене.
— Задушить меня хотел? — усмехнулся Андрей Иванович. — Ну, куда тебе справиться со мной? Не гляди, что я старик… Так что? Надо ли что-то объяснять, сударь? Потолкуем по-хорошему?
Александр поднимался с трудом. В глазах его стояли слезы.
— По-хорошему? Никогда!
— Думаешь, просто так любовь твою привезли сюда? Дабы тебя порадовать? Молчишь? Хорошо. Так уж и быть, еще малое время подарю… Отведут тебя сейчас в обиталище твое, ложись, спи, — если спать сможешь, зная, что красавица твоя ночь в таких же проведет «покоях»…
Александра увели. Он стискивал зубы, чтобы не разрыдаться…
Генералу нравилось все это меньше и меньше. Он не ожидал, что будет столько хлопот с этим мальчишкой. «Дипломат… твою мать!!» — выругался про себя Андрей Иванович. Вслух — не по чину.
Глава тринадцатая
Наконец — завершено
Степан Иванович Шешковский сильно задержался в учреждении. Шел он пешком домой по темноте, тросточкой помахивая, и вспоминал дела и делишки, которые в обилии навалил на него начальник. Только головой крутил, вспоминая. И Вельяминов не шел из головы. Да, сложное дельце досталось, но Андрей Иванович умен. Если только скажет мальчишка слово против Бестужева, прибавление к лопухинскому делу будет весьма увесистым, кстати, и благодарности от графа Лестока можно ожидать немалой. Но генерал-аншефу благодарность такая не к чему, он в усердном исполнении дела уже награду видит, а вот ему, Степану Ивановичу, вовсе и не помешает…