Легко ли быть издателем. Как транснациональные концерны завладели книжным рынком и отучили нас читать
Шрифт:
Предприятие имело такой успех, что скудного капитала моего отца вскоре оказалось недостаточно. Отец вступил в переговоры с гораздо более мощной фирмой — издательством «Галлимар» («Gallimard») — и в 1936 году объединил с ним силы, сделавшись руководителем серии «Плеяд». Полагаю, он предполагал трудиться в «Галлимаре» до конца своих дней, но тут грянула война. Несмотря на возраст — отцу уже давно перевалило за сорок, — Жака Шиффрина призвали во французскую армию. Вскоре после оккупации Франции отец узнал, что у нового германского «посла» Отто Абетца уже заготовлен список тех, кого надлежит отлучить от французской культуры, — в основном евреев. Абетц работал во Франции еще до войны и отлично ориентировался в местной общественной и культурной жизни. Как-то он изрек, что ключевыми общественными институтами Франции являются банк, компартия и «Галлимар» [26] . Чтобы «Галлимар» стал полезен Абетцу, его следовало сделать «арийским», а единственным евреем
26
Pierre LePape «Andre Gide, le messager» (Paris: Editions du Seuil, 1997). (Примеч. авт.)
27
Andre Schiffrin «L’Edition sans 'editeurs» (Paris: Editions La Fabrique, 1999). (Примеч. авт.)
28
Pascal Fouche «L’Histoire de I’'edition francais» (Paris: Bioliotheque de litterature francaise contemporaine, 1994). (Примеч. авт.)
Отец сознавал, что для еврея, да к тому же выходца из другой страны, — тем более уже взятого на заметку оккупационными властями — остаться во Франции значит подписать себе смертный приговор. Демобилизовавшись из армии, он целый год промаялся, добывая визы, пропуска и билеты в безопасные места для себя, своей жены Симоны и своего шестилетнего сына — то есть меня. Так мы отправились по проторенной многими беженцами дороге из оккупированной Северной Франции в южную демилитаризованную зону. Несколько месяцев мы прожили в квартире в Сент-Тропезе, ранее служившей нам чем-то вроде дачи. Наконец, благодаря содействию настоящего героя — американца Вэриэна Фрая, приехавшего во Францию с поручением спасать интеллектуалов, чья жизнь была под угрозой, — мы обзавелись всеми необходимыми бумагами и весной 1941 года отправились из Марселя морем в Касабланку. Среди пассажиров нашего парохода преобладали беженцы из Германии. Мне накрепко врезались в память корзины на палубе, набитые паспортами со свастикой. Когда мы прибыли в Касабланку, лицемеры-вишисты заявили, что беженцы переполнят все гостиницы города, а потому их следует разместить в пустыне, где условия жизни были просто ужасны. Благодаря Андре Жиду, приютившему нас в своей квартире в Касабланке, мы избежали этих концлагерей в песках. После нескольких месяцев ожидания мы попали в Лиссабон и наконец в августе 1941 года добрались до Нью-Йорка. Там-то спустя несколько месяцев отец и возобновил свою издательскую деятельность, решившись выпускать в чужой стране книги на французском языке.
В 1942 году, одолжив немного денег у друзей, он начал выпускать книжную серию, которая впервые познакомила Америку с литературой французского Сопротивления. «Молчание моря» Веркора вышло в Нью-Йорке вскоре после того, как английские летчики разбросали тираж этой книги над Францией. Также были изданы — во французском стиле, то есть в бумажной обложке — «Армия теней» Жозефа Кесселя и сборник стихов Луи Арагона. Эти книги давали живущим в Новом Свете французам определенное представление о происходящем в Европе. Вскоре отец заключил контракты с рядом издателей-единомышленников из Латинской Америки. Среди тех, кто внимательно следил за изданиями нью-йоркских изгнанников, была и Виктория Окампо из буэнос-айресского «Эдисьонес дель сур» («Ediciones del Sur»). Со временем книги французских борцов Сопротивления были переизданы и в Аргентине.
Мальчиком я часто заходил к отцу в издательство. Хотя, как и многие дети, я интересовался и даже восхищался работой своего отца, мне никогда и в голову не приходило, что я пойду по его стопам. Я считал, что мои скромные способности не идут ни в какое сравнение с его разносторонней одаренностью — помимо всего прочего, он владел несколькими языками и был наделен талантом книжного дизайнера. Хотя дома у нас мне нравилось слушать его беседы с Ханной Арендт [29] и другими собратьями по изгнанию,
29
Ханна Арендт (1906–1975) — немецкая писательница и политолог. В 30-е годы эмигрировала в США. Автор книг «Истоки тоталитаризма», «Эйхман в Иерусалиме» и др. (Примеч. пер.)
В том же году, вскоре после основания «Пантеон букс», мой отец объединил силы с Куртом Вольфом. К тому времени «Пантеон» уже начал печатать ряд книг на английском и немецком языках, отобранных строго по принципу высокой культурно-литературной значимости. Издательство размещалось в необыкновенном оазисе на нью-йоркской Вашингтон-скуэр, в одном из тех домов в георгианском стиле, которые когда-то окаймляли парк с юга. Благодаря горстке европейцев, старавшихся нащупать аспекты своей культуры, которые были бы интересны американскому читателю, это место прозвали «переулком гениев». Сейчас, выводя эти строки, я спохватился, что так никогда и не узнал, на каком языке отец и его друзья общались между собой — на французском или на немецком? Очевидно лишь, что не на английском.
В ранний период существования «Пантеона» коммерческие удачи были редки, хотя издательство вскоре начало выпускать шедевры художественной литературы. Андре Жид прислал из Туниса свои «Воображаемые интервью» и «Тесея». Оба эти произведения, как и «Посторонний» Камю (позднее опубликованный на английском языке Кнопфом), впервые увидели свет именно в франкоязычной серии моего отца. Вольфы тоже старались выпускать лучшую немецкую литературу — например двуязычный сборник стихов Стефана Георге, который, как и следовало ожидать, был прочитан лишь считанными американцами. Также выходили переводы произведений Поля Клоделя, Шарля Пеги, Жоржа Бернаноса и Жака Маритена. Люди, читавшие по-французски и по-немецки, с удовольствием приобретали выпущенные для них книги, — но круг таких читателей был ограничен, а широкая американская публика оставляла эти издания без внимания.
Тот факт, что продукция «Пантеона» вызывала гораздо больше интереса в эмигрантской среде, чем у американцев в целом, можно проиллюстрировать историей со «Смертью Вергилия» Германа Броха. В меж-военный период Брох задавал тон в экспериментальной прозе Европы. Его первый роман «Лунатики» считался одной из самых значительных книг того времени. После прихода нацистов к власти Брох был арестован гестапо, пять месяцев провел в тюрьме и наконец, благодаря помощи Джеймса Джойса и других, сумел бежать за границу. В Америке он написал еще один большой роман — «Смерть Вергилия». «Пантеон» издал эту нелегкую для прочтения книгу двумя изданиями — 1500 экземпляров на немецком и столько же на английском. Немецкое издание разошлось мгновенно; англоязычное было раскуплено спустя двадцать с лишним лет.
Итак, «Пантеону» приходилось преодолевать традиционный американский изоляционизм, а в годы войны — еще и антигерманские настроения. Показателен случай с первым полным переводом сказок братьев Гримм, вышедшим в «Пантеоне». Некоторые рецензенты обошлись с книгой по справедливости, другие же воспользовались ею как поводом для пространных филиппик о жестокости, которая будто бы неотъемлемо присуща немецкой душе. Но были и проницательные критики, оценившие цельность издательского подхода раннего «Пантеона». Гельмут Леман-Гаупт, отец человека, который теперь рецензирует книги в газете «Нью-Йорк таймс», написал в своей работе «Книга в Америке»:
«Важнейшей особенностью “Пантеон букс” является тот факт, что оно не выпустило ни одной банальной или сиюминутно популярной книги, ни одного произведения, главным достоинством которого является его способность приносить прибыль. Каждая книга в его каталоге отличается бесспорной важностью для культуры или ярко выраженной эстетической ценностью, либо является искренней попыткой разрешить интеллектуальные и духовные дилеммы, стоящие перед нами в эти трудные годы» [30] .
30
Цит. по: William Maguire «Bollingen, An Adventure in Collecting the Past» (Princeton: Princeton University Press, 1982), c. 61. (Примеч. авт.)
Правда, Леман-Гаупт сам принадлежал к кругам изгнанников, которые следили за изданиями «Пантеона».
С окончанием войны пресса живее заинтересовалась происходящим в Европе. Так, «Нью-Йорк таймс» часто отдавала одну из полос в отделе книжных рецензий под статью особого жанра — «письмо литератора» из какой-нибудь европейской столицы. Однако эта перемена не сказалась на интересе американцев к зарубежной художественной литературе. Лишь в 50-е годы в списки бестселлеров попадет произведение иностранного автора — «Мандарины» Симоны де Бовуар, но его успех на многие годы — более того, на десятилетия — останется единичным явлением.