Лёка

Качан Эдуард Николаевич

– Вот и хорошо, – сказала Вика. – А я на обед сделаю твои любимые отбивные.

Не дождавшись ответа мужа, она тихо вздохнула и вышла, направившись на кухню заниматься привычным и нелегким делом – успокаивать плачущую маму.

3

Через день, ровно в восемь, Максим сидел на своем новом рабочем месте – в недавно возведенном у железнодорожного вокзала киоске, и слушал Длинного, который помогал ему вникать в тонкости новой профессии.

– Здесь все просто, разберешься, – говорил Длинный, раскуривая дорогую папироску. – Доллар меняешь на купонокарбованец и наоборот. Доллар у нас сейчас – самая твердая валюта в стране, и потому любой человек покупает доллар более охотно, чем продает. Поэтому для гражданина купить доллар

всегда дороже, чем продать его. Курс уже не прыгает по десять раз в день, как в прошлые годы, но чуть-чуть меняется ежедневно, и ты каждое утро должен по дороге заскочить в банк, уточнить курс на сегодня. Разница между продажной и покупной стоимостью доллара – твой доход.

– Это я и без тебя знаю, – буркнул Максим. – Ты меня научи, как на этой копеечной разнице зарабатывать как ты – каждый день в кабаке с девками кучу денег просаживаешь, а они у тебя не кончаются.

Длинный самодовольно усмехнулся – сказанное Максимом льстило ему. К двадцати трем годам он – высокий, с тонкими чертами лица, хорошо одетый – слыл первым красавцем Шахтерского. И бабником – тоже первым. Марины, Светланы, Тани, Наташи, Иры, Кати сменяли друг друга с такой скоростью, что близкие друзья удивлялись, как он сам их не путает. Помогало юному ловеласу и то, что у него была машина – Николай Петрович подарил сыну свои любимые желтые «Жигули».

Родители не очень опекали сына – семь лет назад у них родилась двойня – Маша и Даша, и круглосуточная забота о поздних детях не позволяла уделять много времени старшему. Николай Петрович лишь следил, чтобы сын исправно сдавал сессии (Длинный заочно учился на юридическом факультете в Донецке), а также охранял его бизнес – бандитствующее население Шахтерского ни разу не «наехало» на киоск Длинного. Конечно, киоск принадлежал банку, а банк «держали» серьезные и опасные люди, но главное – все знали, что районный прокурор не даст в обиду своего сына. Такое положение – богатого, защищенного, но свободного человека – чрезвычайно нравилось Длинному, и он надеялся, что оно продлится как можно дольше.

– Во-первых, разница эта только кажется копеечной, – сказал он Максиму. – Ты не представляешь себе, сколько желающих проходит через киоск в надежде поменять эти сраные купоны на настоящие деньги. Большие потоки – большие прибыли! Потом, видишь это объявление? – он указал на неприметную бумажку в углу киоска. – С каждой операции положено брать один процент в пенсионный фонд. Ты смело берешь у людей этот процент, но только фонду отдавать все не обязательно. Кассового аппарата ведь нет, верно? Они, ясное дело, рано или поздно появятся, эти аппараты, но пока что есть возможность не показывать всем и каждому, какой твой истинный оборот. Ты, по правилам, должен записывать для отчета каждую сделку в специальную тетрадочку, но ведь кое-что можно и забыть записать? Я, например, в конце недели банку больше шестисот долларов прибыли никогда не сдаю, и, надеюсь, у тебя хватит ума делать так же. Они, конечно, понимают, что я их слегка надуваю, но за четыре года мне никто и слова не сказал, значит – всех это устраивает. Но и главное – эти скупердяи из банка на оборот дают тысячу долларов, и – привет! А люди, бывает, и две, и три, и пять поменять хотят. Для этого у меня есть личные деньги, на которых я и прокручиваю эти операции. Долларов по сто, сто пятьдесят в итоге в неделю получается – это точняк. Так что не дрейфь – прокручивая Пелены «бабки» ты будешь хорошо зарабатывать. Конечно, что-то ты будешь ему отдавать, но и тебе с головой хватит – поверь! Сейчас, когда открыли второй киоск, – Длинный обвел взглядом помещение, где они находились, – общая прибыль будет, конечно, чуть меньше, но главное, что ты – человек свой, и играем мы в одну игру, так что будем в деньгах и в шоколаде!

И Максим принялся осваивать новую профессию. Сто долларов в неделю в то время, как зарплата сто долларов в месяц считалась очень и очень

хорошей – это было ах как хорошо! На новую квартиру можно было скопить меньше, чем за год – даже если ни в чем себе не отказывать! На Проспекте Ленина – то есть в самом центре Шахтерского – за две тысячи долларов можно было отхватить хорошую жилплощадь, а уж в удаленных домах микрорайона, куда хотелось уехать Максиму, – и подавно!

Он быстро освоился со спецификой работы на вокзале. По четным числам через городок Шахтерский проходил поезд из Москвы. Стоянка поезда в этом захолустье была всего две минуты, но за это время выйти из поезда и войти в него успевало довольно много людей. Некоторых Максим знал – они ездили в Москву продавать грецкие орехи, мед и подсолнечное масло. С другими пассажирами он не был знаком, но главное – всем этим людям нужно было менять валюту! Тем, кто приезжал в Шахтерский из бывшей столицы бывшего Советского Союза, нужны были украинские купонокарбованцы, а уезжающим в Москву – как раз доллары, так что один Московский поезд уже приносил Максиму хороший доход.

Спустя две недели после открытия киоска к Максиму подошел старый знакомец – Рудый.

С памятных времен больших уличных войн Рудый так и не вырос – низенький, верткий, с лицом хорька, он был пронырлив и везде норовил урвать свой кусок. Рудый был наркоманом – это Максим знал еще по своим милицейским будням.

– Привет, начальник! – начал Рудый.

– Привет, коль не шутишь, – ответил Максим. – Как брательник? Письма с зоны пишет?

– Пишет, – охотно ответил Рудый. – Пишет, что там очень плохо кормят, и если б мы с мамкой не присылали посылки, он давно бы «склеил ласты». Зато – завязал! Наркота в зоне очень дорога, вот он и спрыгнул. Уже не ширяется несколько лет!

– Видишь, как хорошо, – сказал Максим. – Тебя посадят – ты тоже спрыгнешь!

– Типун тебе на язык, начальник! – возмутился Рудый.

– Ладно, шучу я так, – ответил Максим. – Ты просто так пришел или у тебя ко мне дело.

– Дело, начальник! – сказал Рудый. – Ты ведь теперь не начальник, а? Ты теперь – деловой, как и мы все. Значит, и у меня к тебе дельце найдется!

– Что за дельце? – осведомился Максим.

– Прибыльное дельце! – усмехнулся Рудый, обнажив кривые, желто-коричневые зубы. – Хочу тебя, начальник, просить об огромном одолжении. Московский поезд ведь в половину одиннадцатого приходит, так?

– Ага, – кивнул Максим.

– Ты ведь к этому времени уже устаешь? Ну, с восьми утра ведь работаешь? Спина болит, ноги затекли, а?

– Есть немного, – согласился Максим.

– Ну, так и иди на вокзал чай пить! – сказал Рудый – А на киоске бумажечку повесишь – буду через пятнадцать минут. Попил чаек – и опять иди на работу. И все.

– Ага, я понял, – усмехнулся Максим. – Я уйду, а ты в это время будешь здесь вместо меня торговать валютой?

– Соображаешь, начальник! – кивнул Рудый.

– Деньги будешь заламывать? – уточнил Максим.

– Приятно иметь дело с умным человеком, – Рудый подмигнул Максиму с видом заговорщика.

– И какая мне от этого радость? – поморщился Максим. – Я ведь с каждого московского поезда навар имею!

– И тут будешь иметь, – заверил его Рудый. – Десять долларов ты ведь не с каждого поезда зарабатываешь, ведь так? А я тебе за каждое твое чаепитие буду десяточку «отстегивать», независимо от того, «выгорело» что-то у меня, или нет.

Максим задумался.

К любым мошенникам он издавна испытывал брезгливое отвращение, но за годы милицейской службы привык считать, что «кидалы» – зло неизбежное, попадаются на их удочку только дураки, и вообще – без лоха и жизнь плоха. Наглая рожа Рудого не нравилась ему, и вообще, не хотелось мараться, участвуя в чем-то подобном, но, в конечном счете, он ведь пришел сюда за деньгами…

– Согласен, – сказал он Рудому. – Только деньги вперед за неделю сразу, иначе никакого договора нет!

– Идет, начальник!