Лёка
Шрифт:
– Зачем ты мне это рассказываешь? – спросил он зло.
– Должен же ты знать, – все так же глядя в сторону, сказала Надежда.
– Знать что? – Максим понизил голос. – Что я тварь, сволочь, подонок? Я это знаю! Что я всем испортил жизнь, и никого не сделал счастливым? И это знаю! И не надо мне напоминать! У меня и так жизнь не сахар, не надо мне лишнего в лицо тыкать! Вот! – он вскочил со стула, и, пользуясь тем, что Наташка была еще на кухне, быстро вышел из дома.
Он постоянно уходил из этого дома вот так – внезапно, не прощаясь, как вор, лишь бы этого
Меньше, чем через минуту он вошел в другой дом, в дом, который теперь называл своим.
– Привет, папа! – закричал Димка, который увидел входящего Максима первым.
– Привет, сынок! – сказал Максим без натяжки.
Он вдруг подумал, что если бы Димка не был таким послушным и ласковым мальчиком, он не смог бы его любить – мальчик был уменьшенной копией Евгения Сидоркина – Жорика. И это не удивительно – почему бы мальчику и не быть похожим на своего настоящего отца?
– Привет, любимый, – сказала Вика, выйдя к Максиму навстречу.
Несколько лет назад он отдал бы полжизни за то, чтобы услышать из ее уст такое обращение. Сейчас же оно вызвало у него лишь легкое раздражение, которое он, впрочем, умело скрывал. Виктория Карташова, ранее Виктория Сидоркина, а еще ранее – Вика Родионова к двадцати четырем годам стала сногсшибательно красивой, но уже не была веселой – крайне неудачный первый брак и тяжело протекающий второй лишили ее уверенности в себе и ощущение опоры под ногами. Привыкшая с детства к всеобщему обожанию, теперь она смертельно боялась остаться одна.
– Ну что, все? – спросила Вика, заискивающе улыбаясь. – Служба закончилась?
– Ага! – сказал Максим. – Скоро мы с тобой будем богатыми людьми.
Они прошли на кухню. На столе Максима уже ждал завтрак – горячий борщ со сметаной. Вика знала, когда он приходит со смены, и всегда накрывала на стол заранее. Максим не помнил, чтобы к его приходу еда на столе остыла. Еще Вика знала, что первым делом Максим всегда заходит навестить дочь. Возможно, ей это и не нравилось, но она ничего и никогда не говорила ему по этому поводу.
– Когда тебе на новую работу? – спросила Вика, присев на стул поближе к мужу.
– Послезавтра, – сказал Максим и взялся за ложку. – Киоск уже готов, можно было бы и завтра, но я решил для начала отоспаться.
– Конечно, – кивнула Вика. – Ведь ты теперь будешь работать без выходных.
Максим что-то промычал в ответ, соглашаясь, – рот его был набит вкусным борщом.
Позавтракав, он отправился в спальню – вздремнуть. Так уж получалось, что после каждых суток, независимо от того, спал он ночью или ездил на вызовы – ему требовалось несколько часов сна. По-видимому, сон на раскладушке в райотделе не восстанавливал силы полностью.
Раздевшись, он залез под одеяло. Вика в детской пыталась так занять Димку, чтобы он, играя, не очень шумел. Максим почти засыпал, когда в комнату вошла Нина Семеновна – его вторая теща. Она взяла со стула брюки и рубашку Максима, чтобы отнести их в стирку. Потом, наклонившись, выудила из-под кровати носки.
Оба носка были с дырками на пятках. Нина Семеновна несколько дней назад штопала их и вот теперь увидела, что эту неприятную работу нужно проделать вновь. Она тяжело вздохнула – несмотря на утро, она уже успела наслушаться от соседей, как они осуждают ее Вику за то, что она увела мужа у лучшей подруги. Нина Семеновна и так сильно переживала из-за того, что у ее дочери – красавицы и умницы – не складывается жизнь, а тут еще эти носки…
– Опять носки протер, – буркнула она под нос, думая, что Максим крепко спит. – У Жени носки по году служили.
– Как вы сказали? – раздался с кровати голос Максима.
Он вмиг вспомнил и то, что сегодня оставил любимую службу, и то, что у Нади случился скандал… Его лицо побагровело – второй теще сейчас должно было достаться за все сразу.
– У Женечки носки долго служили?! – уточнил он едким голосом. – А вы ему «на кичу» письмецо напишите – так, мол, и так, «откидывайся», любимый зятечек быстрее, ждем-с! Это ничего, что ты с пистолетом людей грабил, это ничего, что ты по пьянке жену по улице гонял и меня вместе с ней! Зато у тебя носки были целые и рожа каждый день выбрита! Помнишь, любимый Женечка, Макса Карташова – ты ему еще в школе морду бил, а он, падла, потом тебя в тюрьму садил? Так вот он, козел, мало что сейчас с твоей женой живет-с, так у него, сволочи, еще и носки дырявые!!!
– Совсем взбесился, идиот! – крикнула теща и, краснее спелого помидора, выбежала на кухню.
– Папа, не надо кричать на бабушку! – раздался тоненький детский голосок.
Максим посмотрел на стоящего в дверях пасынка. Дима был белым от страха перед грозным гневом того, кого он считал своим отцом, но мальчика сызмальства учили защищать слабых, поэтому он и подал голос в защиту того, кого посчитал слабее.
– Дима, иди, – как можно спокойнее сказал Максим. – Я с бабушкой потом помирюсь.
Из-за спины малыша показалась Виктория.
– Забери ребенка! – жестко приказал ей Максим.
– Димочка, иди на кухню, – тут же сказала Вика сыну.
Тот нехотя повиновался.
– Опять вы повздорили с мамой, – примирительно сказала Виктория. – Зря, Максим! Она, конечно, непростой человек, но и ты – не простой, и вас не переделаешь. Я как между двух огней рядом с вами! Ну, попытайся ее терпеть, а?
– Ты ей скажи, чтобы Женечку любимого при мне поменьше вспоминала! – глаза Максима метали молнии.
– Хорошо, хорошо! – тут же согласилась Вика. – А ты ложись и отдыхай. Мама, конечно, зря затронула тебя, уставшего. Я ей все скажу. Но и ты извинись перед ней. Когда отойдешь, ладно? Ну пожалуйста, Макс! Ведь потерпеть осталось совсем недолго – за годик скопим на квартиру и все!
– Только на это и надеюсь, – вздохнул Максим.
Вика молча стояла рядом с кроватью.
– Ладно, иди. Извинюсь я, – сказал он наконец и устроился спать опять.
Накричать на кого-то – то ли на Вику, то ли на Димку, то ли на тещу, а потом извиняться – давно стало для него делом обычным, едва ли не ежедневным.