Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Волкогонов Дмитрий Антонович

Зиновьев в 1918—1925 годах выступал множество раз в Совете, на предприятиях, в Коминтерне, в ЦК, на различ­ных конференциях. Все тщательно собиралось и готовилось его помощниками к изданию. Например, в спецфонде сохра­нились его записки на Политбюро в двух томах! Зиновьев (с помощью своих оруженосцев с перьями) написал бесцвет­ные апологетические книги (точнее, материалы к ним) ,3-Ульянов (Ленин)" (в двух томах), „Из истории большевиз­ма" (в двух томах), „Год революции. Февраль 1917—1918 гг." и ряд других работ. В партийном „творче­стве" Зиновьева видно быстрое обюрокрачивание партии как ядра Системы. Безликие помощники, инструкторы, ре­ференты десятилетиями готовили партийным бонзам речи, доклады, книги, которые после опубликования никто не чи­тал! Но разница лишь в том, что в „ленинское время" такие, как Зиновьев, много работали над текстом и сами правили, редактировали, вставляли (или

убирали) абзацы в речи и доклады.

В последующем во времена Хрущева, Брежнева, Чернен­ко и Горбачева партийные лидеры лишь привычно „озвучи­вали" текст или подписывали сборники своих речей. Интел­лектуальная проституция стала нормой.

Каменев, на мой взгляд, фигура более привлекательная. Если внимательно вчитаться в строки его биографии, он предстанет перед нами как человек весьма мужественный. Ему приходилось выступать и против Ленина (заметка в „Новой жизни" о несогласии с курсом на вооруженное вос– тание), он пытался бунтовать и против Сталина. На XIV съезде партии в декабре 1925 года (как раз был день рожде­ния генсека) Каменев, взойдя на трибуну, произнес в своей речи вещие слова: „Мы против того, чтобы создавать тео­рию „вождя", мы против того, чтобы делать „вождя". Мы против того, чтобы секретариат, фактически объединяя и политику и организацию, стоял над политическим органом. Мы за то, чтобы внутри наша верхушка была организована таким образом, чтобы было действительно полновластие Политбюро, объединяющее всех политиков нашей партии, и вместе с тем чтобы был подчиненный ему и технически выполняющий его постановления секретариат… Лично я по­лагаю, что наш Генеральный секретарь не является той фи­гурой, которая может объединить вокруг себя старый боль­шевистский штаб… Именно потому, что я неоднократно говорил это т. Сталину лично, именно потому, что я неод­нократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского шта­ба… Эту часть своей речи я начал словами: мы против тео­рии единоличия, мы против того, чтобы создавать вождя!"

Спустя многие десятилетия можно сказать, что попытка Каменева (его поддерживал и Зиновьев) избежать насиль­ственного, военного прихода к власти большевиков в 1917 году была той „осторожностью", которая оказалась пророческой. Выступление на XIV съезде было публичным мудрым предостережением, которое, однако, никто не услы­шал.

Каменев писал труднее, особенно статьи, связанные с внутрипартийной борьбой. В начале своей большевистской карьеры у него это просто плохо получалось. В одном из своих писем Зиновьеву в августе 1909 года Ленин поведал, как он мучился, редактируя Каменева: „Последние две тре­ти статьи Каменева совсем плохи и едва ли поддаются пере­делке. Я выправил первую треть (стр. 1 — стр. 5 до конца), но дальше не в состоянии выправить, ибо вижу, что дело тут идет не о правке, а о переделке заново…" Может быть, и плохо писал Каменев, но то немногое, что сохранилось после этого большевика, не подтверждает слов „редактора". Может быть, дело объясняется и тем, что сам Ленин писал очень „темно" и часто сумбурно. А может быть, это была статья, которая просто не удалась Каменеву. Во всяком слу­чае, когда берете в руки томик „Н.Г.Чернышевский", напи­санный Каменевым в серии „Жизнь замечательных людей", складывается впечатление, что это зрелый литератор в окружении Ленина, уступающий по мастерству только Троцкому.

Так уж получилось, что эти два человека — Зиновьев и Каменев — чувствовали глубокое личностное внутреннее влечение друг к другу. По своим моральным, политическим, литературным и некоторым иным качествам Каменев был выше, основательнее, чище, мужественнее Зиновьева. Зино­вьев запятнал себя, будучи активным проводником больше­вистского террора; Каменев лично, непосредственно в этом не испачкался. Однако в связке, тандеме этих двух вождей бесспорно лидировал Зиновьев. Каменев всегда как-то по­корно, безропотно, послушно следовал за Зиновьевым. Пси­хологическое лидерство Зиновьева труднообъяснимо. Ле­нин это видел и знал, но не обращал на такие „пустяки" внимания.

За рубежом Зиновьев был особенно близок к Ленину. Дружили одно время между собой и жена Зиновьева Злата Ионовна Лилина с Надеждой Константиновной. В своих воспоминаниях Крупская не раз упоминает Зиновьевых: „Приехали из России Зиновьев и Лилина. У них родился сынишка, занялись они семейным устройством". Григорий Евсеевич Зиновьев отличался тем, что весьма активно вы­полнял ленинские поручения, конфиденциально делился своими наблюдениями с лидером большевиков о положении в тех или иных группах революционеров,

в частности, обо­сновавшихся за рубежом. Как обычно всегда бывает, эмигра­ция не была однородной. Людей сплачивало или разъединя­ло не только политическое или идеологическое пристра­стие, но и личные симпатии и антипатии. Пожалуй, Ленин любил Зиновьева больше всего за преданность ему самому. Правда, после октября 1917 года, хотя отношения между ними уже в ноябре нормализовались, у Ленина остались какие-то сомнения, которые он и выразил в „Письме к съез­ду". Случайно или нет, проницательно отмечает Г.М.Дейч, но „все дореволюционные письма Ленина Зиновьеву начина­лись, как правило, обращением .Дорогой друг!", .Дорогой Григорий!"… Послереволюционные письма и телеграммы но­сили более официальный характер: „т. Зиновьев!", „тов. Зи­новьеву" и т.д.

О послеоктябрьском охлаждении Ленина к Зиновьеву можно только предполагать, ибо духовный мир человека, особенно унесенного навсегда в вечность, — загадочный и холодный космос; исследователям остается лишь до боли в глазах вглядываться в далекие звезды, многие из которых давно погасли, но светятся отраженным светом…

Зиновьев, при всей его известности, достаточно загадоч­ная фигура. Об этом тучноватом, рыхлом, с одышкой чело­веке говорили много лишь в "ленинское время". После смер­ти вождя Зиновьев как-то быстро сник, недаром меньше­вики называли его оруженосцем Ленина. Этот внешне флег­матичный вождь преображался, лишь когда выходил на три­буну. Зиновьев говорил всегда с огромным подъемом. Его сильный голос красивого, звонкого тембра доминировал над залом, над толпой, и, казалось, он создан для митинговых площадей. Как писал А.В.Луначарский, "Зиновьев не может в своих речах быть таким богатым, часто совершенно новы­ми точками зрения, как истинный вождь всей революции — Ленин; он, разумеется, уступает в партийной мощи, которая отличает Троцкого. Но за исключением этих двух ораторов Зиновьев не уступает никому" Заметим, что Зиновьев не терял этих качеств оратора, когда, допустим, выступал на немецком языке на конгрессе Коминтерна или на партейтаге в Германии. Но Зиновьев, хотя написал (и „наговорил") очень много, не может быть представлен как глубокий писа­тель и публицист.

Однако при всей бесцветности его книг, точнее, матери­алов к ним в работах Зиновьева содержатся порой довольно интересные наблюдения о вожде. В своих „Воспоминаниях" о жизни и деятельности В.И.Ленина Зиновьев пишет, что уже 25-летним будущий лидер русской революции „чув­ствует себя ответственным за все человечество, явно чув­ствует себя вождем (в лучшем смысле слова) рабочего клас­са и партии"… Автор воспоминаний воспроизводит очень интересное наблюдение: было ли ощущение у него, что Ле­нин призван к этой роли? Зиновьев отвечает на этот вопрос утвердительно: „Да, это было! Без этого он не стал бы Лени­ным…"

Воспоминания писались, когда Зиновьев давно прошел зенит своей политической карьеры, когда Сталин быстро набирал силу. В этом смысле интересны записи автора о смерти Ленина. Маркс умер окончательно тогда, заметил Зиновьев, когда умер его наследник — Энгельс „А вот с Лениным вышло иначе. После него не осталось Энгельса, но он и не умер вовсе… А в то же время во многом вышло хуже, нежели с Марксом". Немного позже Зиновьев просто проговаривается: „ошибка" завещания — неточно предста­вил себе, как будет все выглядеть без него…

Здесь Зиновьев смело и прямо пишет (на него не похо­же), что Сталин не Энгельс и что „во многом вышло хуже". Думаю, оставляя на бумаге эти строки, Зиновьев (как Каме­нев, Троцкий, вероятно, Бухарин и некоторые другие) не мог себе простить, что они позволили захватить штурвал гигантского судна форменному пирату, который, монополи­зировав право на Ленина, быстро превратился в абсолютно­го диктатора. Зиновьев не мог забыть, что в 1917-м и позже он относился к Сталину снисходительно, просто как к пред­ставителю „нацменов". На менторские, покровительствен­ные замечания Зиновьева Сталин редко реагировал, пред­почитая отмалчиваться. Когда в „партверхушке" шли раз­говоры, обсуждения, кого из большевиков рекомендовать председателем создаваемого Интернационала, Зиновьев между делом заметил (а Сталина это больно укололо):

— Нужен человек с европейской культурой, знанием языков…

Как мы знаем, первым председателем Коминтерна и стал сам Г.Е.Зиновьев… Он был страстным сторонником экс­порта российской революции в другие страны, особенно в Германию. Ленин соглашался с этой авантюрной страте­гией. В январе 1920 года вождь большевиков требовал:

— Нужно ускорить освобождение Крыма, чтобы иметь вполне свободные руки, ибо гражданская война может за­ставить нас двинуться на запад на помощь коммунистам.