Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Волкогонов Дмитрий Антонович

По воле кремлевских руководителей рабочий класс де­лится не только на тех, кто формально свободен, но и на миллионы других, одетых в лагерные бушлаты. Политбюро в августе 1937 года приняло решение о строительстве Байкало-Амурской железнодорожной магистрали, а через год утверждает график-очередность прокладки гигантской трассы. Большинство объектов в соответствии с этим доку­ментом должны быть завершены в 1942 году, а достройка ряда участков — в 1945-м. И опять на НКВД возлагаются задачи составления проектных заданий, изысканий, произ­водство работ и даже „заготовка" многих тысяч лошадей. Так же силами НКВД строились Норильский горно-метал– лургический комбинат, Днепрогэс, все крупнейшие гидро­электростанции, множество шахт и заводов. „Гегемон" в ог­ромной мере стал подневольным.

Мы не всегда догадываем­ся, что у истоков этого явления стоял Ленин.

Да, Ленин, широко прибегнувший к практике „военного коммунизма" как способу быстрого перехода к социалисти­ческой форме хозяйствования. Мы долго утверждали, что „военный коммунизм" был рожден гражданской войной. Что это мера, форма, метод хозяйствования временные, что его можно было как просто ввести, так и легко ликвидировать, заменив нэпом. Это не так. „Военный коммунизм" был осно­вой, сутью ленинской политики, и лишь его полный крах и несостоятельность заставили Ленина искать спасательные круги нэпа. Но так же верно и то, что „военный коммунизм" как детище Ленина полностью не умер и в последующие десятилетия. Важнейшие его элементы жили до конца вось­мидесятых годов, да и сейчас кое-кто не прочь вернуть его распределительно-уравнительные компоненты.

Господство государства над обществом, а это всегда от­стаивал Ленин, хотя и написал много об „отмирании госу­дарственной машины", предопределило живучесть „военно­го коммунизма". Вождь считал, что концентрация про­мышленности, финансов, безраздельная государственная мо­нополия на производство, торговлю, цены приблизят социа­лизм. Но это приближает лишь казарменную разновидность „военного коммунизма". И хотя, введя на некоторое время нэп, вроде бы похоронили „военный коммунизм", но Сталин к нему незаметно вернулся, используя ленинские идеи в своей трактовке: коллективизация сельского хозяйства, милитаризация промышленности, „гулагизация" народного хо­зяйства, внедрение в жизнь директивного метода управле­ния как абсолютно социалистического.

Отцом „военного коммунизма" был Ленин, который перед лицом явлений революционной смуты увидел спаси­тельный шанс в жестокой регламентации, насилии, глобаль­ном распределении, контроле. Такой, по мысли Ленина, должна была в будущем стать и коммуна-государство. Правда, он наделял эту коммуну, едва ли в то веря, чертами пролетарской сознательности.

В своей работе „Государство и революция" Ленин нари­совал картины грядущего, которые шокируют и сегодня. „Чем демократичнее государство, состоящее из вооруженных рабочих, — писал автор, — тем быстрее начнет отми­рать всякое государство.

Ибо когда все научатся управлять и будут на самом деле управлять самостоятельно общественным производ­ством, самостоятельно осуществлять учет и контроль ту­неядцев, баричей, мошенников и тому подобных „храните­лей традиций капитализма" — тогда уклонение от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьезным на­казанием (ибо вооруженные рабочие — люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить они с собой едва ли позволят), что необходимость соблюдать несложные, основные правила всякого человеческого обще­жития очень скоро станет привычкой".

Я утомил читателя длинной цитатой, но она дает пред­ставление не только о роли пролетариата в „переходный период к коммунизму", которую ему уготовил Ленин, но и высвечивает важную грань „военного коммунизма". По су­ществу, Сталин, возводя мрачные бастионы своей Системы, строго следовал ленинским рецептам и чертежам. И Ленин в одном прав: скоро мы такую методологию созидания гря­дущего рая стали считать естественной, она стала „привыч­кой". Поэтому утверждения, что „военный коммунизм" был кратковременным этапом советского строительства, по-мое­му, неверны. После кратковременного проблеска нэповских мотивов на вооружение Системы были взяты те же ленин­ские методы „военного коммунизма", лишь модернизован­ные и приспособленные Сталиным к его "ленинской

страте­гии". И даже его, Сталина, чудовищные утверждения, что „чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки раз­битых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы…", являются логиче­ским следствием „военно-коммунистического мышления".

Ведь если вспомнить, „военный коммунизм" вырос из стихии революции: расхищение помещичьей и заводской собственности, самозахват земель, мешочничество, отделе­ние национальных окраин, бандитизм, спекуляция, милита­ризация общества… Чтобы устоять перед лицом развязан­ной им стихии, Ленин решает упорядочить процесс и одно­временно перейти к социалистическому способу производ­ства и распределения. Это невозможно било сделать без неограниченного насилия. Но Ленин как раз и обещал его накануне революции. Отвечая 7(20) июля 1917 года буржу­азной газете "День", Ленин откровенно заявляет: „Историки пролетариата видят в якобинстве один из высшихподъемов угнетенного класса в борьбе за освобождение", тем самым подтверждая свое преклонение перед террором и революци­онным насилием.

Уже крах политики „комбедов" и продотрядов показал тупиковость, историческую бесперспективность „военного коммунизма", но Ленин и особенно Сталин сочли это есте­ственной фазой революции. „Военный коммунизм" как фор­ма диктатуры пролетариата в последующем был усовершен­ствован. Результатом явилось полное отчуждение произво­дителей от продуктов своей деятельности. Проницательные умы давно заметили, что "военный коммунизм", а не толь­ко „капиталистическое окружение", предопределил милита­ристское будущее России. В своих „Размышлениях о рус­ской революции" еще в 1921 году П.Б.Струве писал: „Не­обходимо вообще отметить, что советский коммунизм в некоторых отношениях есть прямой наследник того, что принято называть военным хозяйством, военным социализ­мом или военным регулированием… Военный социализм регулировал большую или меньшую относительную ску­дость…"

Может быть, военная область оказалась единственной, в которой „советский коммунизм" был в состоянии конкури­ровать с западными демократиями. Не случайно на протяже­нии десятилетий важнейшим показателем величия советско­го государства была мощь. И мощь прежде всего военная. Не надо при этом забывать, что глубинные истоки этого феномена лежат в ленинской политике „военного комму­низма".

Чтобы сохранить какие-то стимулы для повышения производства, на протяжении десятилетий искали эффек­тивный „заменитель" материальной заинтересованности, некий суррогат личного интереса. Ленин рассмотрел, уви­дел его в социалистическом соревновании. Надо признать, что пока в обществе существовала обстановка преклонения перед Идеей, стимул соревнования хорошо ли, плохо ли, но действовал. До тех пор пока не превратился в формальную, бюрократическую пустышку. Но длительное время соревно­вательные мотивы, освященные революционными и идеоло­гическими добродетелями, действовали: миллионы людей верили, что они совершают „подвиг", борются „за честь", выполняют "ленинские заветы". Сталину удалось в 30-е годы, опираясь (и организуя) на отдельные выдающиеся примеры и образцы труда, увлечь миллионы людей на вы­полнение и перевыполнение производственных заданий. Возможно, это был моральный пик „военного коммунизма в попытке найти внеэкономические стимулы повышения про­изводительности труда.

В 1935 году на шахте „Центральная-Ирмино" забойщик Алексей Стаханов установил фантастический трудовой ре­корд, выполнив несколько норм. Это как бы подхлестнуло рабочих (с помощью парткомов, конечно) и в других сфе­рах производства. Вскоре уже кузнец А. Бусыгин добился рекордных результатов, а затем машинист П.Кривонос, ме­таллург М.Мазай, обувщик Н.Сметанин, ткачихи Е. и М.Виноградовы… Сталину это и было нужно. Неважно, что ста­ло падать и без того низкое качество работы, резко усили­лась аварийность. Об этих фактах Сталин скажет в своем докладе в марта 1937 года, квалифицировав рост аварий­ности как „вредительство", форму проявления обострения классовой борьбы.