Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Волкогонов Дмитрий Антонович

Далее Ленин стал старательно перечислять все восемь пунктов этого наказа: право частной собственности на зем­лю отменяется, она становится всенародным достоянием и распределяется местным и центральным самоуправлением. Земельный фонд подвергается периодическим переделам в зависимости от прироста населения…

Пока Ленин читал пространный наказ, из зала то и дело слышались неодобрительные выкрики. Докладчик споткнул­ся, но среагировал на них:

— Здесь раздаются голоса, что сам декрет и наказ со­ставлен социалистами-революционерами. Пусть так. Не все ул равно, кем он составлен, но, как демократическое пра­вительство, мы не можем обойти постановление народных низов…

Ленин едва скрывал свое недовольство, что эсеровская программа,

будучи социалистической по существу, обходит вопрос о диктатуре пролетариата и решает вопрос о земле в рамках традиционной крестьянской общины. Для эсеров го­сударство в этом вопросе лишь вспомогательный элемент. О своем видении проблемы Ленин во весь голос скажет на 111 Всероссийском съезде. Здесь он, правда, будет вынужден заявить, что союз большевиков с левыми эсерами „создан на прочной базе и крепнет не но дням, а по часам". Но тут же заявит, что крестьяне должны твердо знать: „Нет другого пути к социализму, кроме диктатуры пролетариата и беспо­щадного подавления господства эксплуататоров".Только диктатура и только пролетариата… Фактически крестьян­ство, освободившись от одного хомута, должно быть готово надеть другой — пролетарский, точнее, большевистский.

Именно этот пункт применительно к крестьянству заве­дет в конце концов большевиков в исторический тупик. В одной из последних своих работ „О кооперации" Ленин изложил концепцию приобщения крестьянства к социализму. Есть в статье немало верных мыслей и предложений. Например, о том, что нэп является формой соединения част­ного и общего интереса, о том, что кооперация сельского хозяйства — дело постепенное и рассчитано на одно-два десятилетия, о необходимости „культурного переворота" и другие положения. Но все они полностью девальвируют­ся старыми якобинскими мотивами: „обеспечение руковод­ства… пролетариатом по отношению к крестьянству", „со­бственность на средства производства в руках государства" и т.д. По сути, от здравых рассуждений Ленина не остается и следа, когда он пишет, что есть нечто пошлое и фантасти­ческое в мечтаниях о том, „как простым кооперированием населения можно превратить классовых врагов в классовых сотрудников и классовую войну в классовый мир (так назы­ваемый гражданский мир)".

Любые благие пожелания, помыслы, стремления рево­люционеров рушатся, как только большевики затягивают свою любимую боевую песнь о классовой борьбе, диктату­ре пролетариата, насилии в деревне. Сразу же не остается в жизни места политической и экономической свободе, до­бровольности, вековым традициям иной, небольшевистской общинности. В наиболее полной форме и виде свое отноше­ние к крестьянскому вопросу Ленин проявил в годы граж­данской войны. По сути, это была политика последова­тельного стравливания крестьян, разжигания гражданской войны в деревне. Даже трудное, порой отчаянное положе­ние с продовольствием в стране не может оправдать ленин­ской жестокости по отношению к самой производительной части крестьянства. Слово „кулак" у Ленина всегда сосед­ствует с кипящей ненавистью. А ведь не продай он семейно­го имения в Алапаевке, он бы сам попадал под раскулачива­ние по первому разряду…

В мае 1918 года Ленин пишет основные положения де­крета о продовольственной диктатуре. Вождь требует, что­бы в декрет вошли идеи о „беспощадной и террористиче­ской борьбе и войне против крестьянской и иной буржуазии, удерживающей у себя излишки хлеба". Председатель Совнаркома настаивает, чтобы „точнее определить, что вла­дельцы хлеба, имеющие излишки хлеба и не вывозящие их на станции и в места сбора и ссыпки, объявляются врагами народа и подвергаются заключению в тюрьме на срок не ниже 10 лет, конфискации всего имущества и изгнанию навсегда из его общины".

Все, что пишет в это время Ленин о крестьянстве, проникнуто откровенным озлоблением, открытой ненавистью к тем, кого он именует кулаками. „Сытая и обеспеченная, ско­пившая в своих кубышках огромные суммы денег, выручен­ных

от государства за годы войны, — пишет Ленин в „Де­крете о продовольственной диктатуре", — крестьянская буржуазия остается упорно глухой и безучастной к стонам голодающих рабочих и крестьянской бедноты…" Ленин ка­тегорически требует: „Этому упорству жадных (крестьян­ских хищников) деревенских кулаков и богатеев должен быть положен конец…"

Я не случайно взял ленинское выражение „крестьянские хищники" в название раздела. Оно поразительно точно ха­рактеризует отношение Ленина к самой производительной, трудовой, хозяйственной, работящей части населения села. Казалось бы, сохранив ее, эту зажиточную часть, нужно постараться поддержать бедноту и поднять ее до уровня благополучной деревенской прослойки. Поднять экономиче­ской, финансовой, налоговой,. иной помощью. Зачем равняться на бедность и нищету? А не наоборот? Но тогда сразу рушится ленинская схема о "диктатуре пролетариата" и „классовой борьбе"! Ведь именно об этом говорил Ленин на III Всероссийском съезде Советов: „Представлять себе социализм так, что нам господа социалисты преподнесут его на тарелочке, в готовеньком платьице, нельзя, этого не будет. Ни один еще вопрос классовой борьбы не решался в истории иначе как насилием. Насилие, когда оно происхо­дит со стороны трудящихся, эксплуатируемых масс против эксплуататоров, — да, мы за такое насилие!"

Как явствует из стенограммы, после этих слов Ленина в зале раздался „гром аплодисментов". Именно этот пункт ленинской программы построения социализма в деревне с помощью неограниченного насилия обесценил, разрушил, сделал ее ничтожной и преступной. Именно в борьбе с ку­лачеством Ленин ввел в российский обиход зловещий, исто­рически кровавый термин „враг народа", создал институт массового заложничества, организовал заградительные отря­ды и концлагеря. То было страшное социальное „творче­ство" вождя русской революции, которого Виктор Чернов называл „фактическим Робеспьером". Ленин не скупится на страшные требования — „расстрел на месте", делает законом выдачу в половинном размере стоимости, виданно­го хлеба тому, кто укажет на наличие излишков у своего односельчанина, а попросту донесет на соседа.

К середине 1918 года буржуазия усилиями большевиков была полностью ограблена. Ленинский лозунг „Грабь награ­бленное" реализовали быстро. Грабить — не работать. У большевиков не осталось больше крупного объекта для сво­их экспериментов, кроме крестьянства. Натуральный, а за­тем единовременный чрезвычайный революционный налог всей пролетарской, металлической невыносимой тяжестью ложился на крестьянство, в первую очередь зажиточное. Деревня ответила массовым глухим сопротивлением, проте­стом, затем и многочисленными восстаниями, которые бес­пощадно топились в крови. Набеги продовольственных от­рядов на деревню стали регулярными, что подталкивало к жестокому голоду в 1921—1922 годах. Особенно крупным (а всего их были десятки) восстанием было выступление крестьянства в Тамбовской губернии, начавшееся в августе 1920 года. Москве пришлось приложить огромные усилия, сконцентрировать крупные военные силы, чтобы подавить его. По указаниям Политбюро РКП и самого Ленина была проявлена исключительная жестокость по отношению к восставшим крестьянам.

Интересная деталь: Ленин в своем якобинстве был до­статочно сдержан по отношению к интервентам и даже Колчаку, Деникину, Врангелю. Но, как только дело доходи­ло до крестьян, казачества, он преображался, становился маниакально беспощадным в своей неудержимой жестоко­сти. Вот, например, какой приказ полномочной комиссией ВЦИК № 171 от 11 июня 1921 года был обнародован в те дни с одобрения "ленинского Политбюро". „…Банда Антоно­ва решительными действиями наших войск разбита, рассея­на и вылавливается поодиночке. Дабы окончательно искоре­нить все эсеро-бандитские корни и в дополнение к ранее отданным распоряжениям, полномочная комиссия ВЦИК приказывает: