Ленинград-43
Шрифт:
На колонну, появившуюся с востока, сперва никто не обратил внимания. Как было уже сказано, никто, включая майора, не ждал здесь врага, к тому же в голове шли хорошо знакомые бронетранспортеры Ганомаг-251. Следом можно было различить десяток танков, а после двигалась какая-то масса, похожая на пехотную колонну, но выше и шире.
— Да это же кавалерия! — понял майор, всматриваясь. — Неужели сейчас еще где-то у нас она осталась?
Однорукий ветеран хорошо помнил, что такое отступление. Канонада слышна ближе и ближе, и появляются отступающие части, в разной степени беспорядка. Затем следует ждать разъездов врага, и лишь после появляется основная масса его войск. Но еще неделю назад фронт был не менее чем в полутораста километрах — огромное расстояние по меркам прошлой войны, когда за пятьсот метров продвижения иногда шла многомесячная битва с сотнями
Что-то всё же казалось странным. Танки сначала показались майору похожими на «тигры» (ну не был ветеран на фронте этой войны, видел лишь мимоходом, а русские — так вообще лишь на картинках), затем ему вспомнилось, что у тех на пушках должен быть набалдашник дульного тормоза, а башня угловатая, а не скругленная. И уже сопоставив вид техники с изображением Т-54, какие-то секунды его рассудок отказывался принимать очевидное, что русские здесь, они пришли! А до головы колонны было уже едва четыреста метров!
— Алярм! Русские! Танки! К бою!
Батальон не был готов. Одна рота столпилась у полевой кухни, солдаты остальных рассыпались по полю, занятые какими-то своими делами. И никаких окопов и траншей, никаких укрытий — лишь ровное чистое поле, и где-то километр до ближних домов. И нет противотанковых пушек — лишь пулеметы и винтовки. И полсотни фаустпатронов: их выносили в поле вместе со всем имуществом, потому что положено — и клали штабелем в стороне, чтобы не мешались. А было восемьдесят — тридцать добровольцев неделю назад выстрелили по одному разу, и это называлось обучением. Был еще запас, но в городе, запертый на складе. Где фаустпатроны — и где люди, обученные ими стрелять?
И тут русские, увидев суету, развернулись в боевой порядок. С бронетранспортеров ударили пулеметы — а танки, легко преодолев неглубокий кювет, шли уже по полю, надвигаясь быстрее, чем может бежать человек. Но самым страшным было даже не это — кавалерия вдруг вылетела с дороги, и как показалось, заполнила поле до горизонта, низкорослые кривоногие всадники с азиатскими лицами, у многих были лисьи меховые шапки с хвостами вместо касок, и дикий визг вместо «ура».
«Двадцать миллионов диких монголов из Сибири, — с ужасом подумал майор, — новое нашествие орды Чингисхана! Боже, что будет с Европой! И что будет сейчас с Зоннерфельдом?»
Может быть, еще можно было что-то сделать. Собраться в каре, выставив штыки, отбивая всадников залпами — как старая гвардия Наполеона. Это бы не спасло батальон, ведь русские танки тоже были на поле боя и стреляли туда, где видели очаг сопротивления — но по крайней мере и конница заплатила бы за победу настоящую цену. Но то, что произошло — бежать со всех ног, к городу — оказалось намного хуже. Потому что самое кровавое на войне — это не бой, а преследование и избиение бегущих. А убежать от всадника пешему по чистому полю нельзя.
Ушли в прошлое конные атаки в эту войну? Так ведь и Тувинская кавалерийская дивизия (бывшая Тувинская добровольческая), встретив правильную оборону, действовала бы по уставу, спешившись, развернувшись в цепь. Но когда пеший противник не занял позиции, а поспешно отходит по ровной местности, будучи к тому же деморализован — кавалерийская атака так же эффективна и страшна, как тысячу лет назад. И сабля столь же действенна — к чему самурайские изыски, когда человека разрубают надвое, да еще наискось, от плеча к бедру, если и четверти того хватит для раны, несовместимой с жизнью — зато меньше устанешь, чтобы на всех хватило, сколько спин и затылков впереди бегут! А кто не бежал, те гибли первыми — где-то ударил пулемет, тут же накрытый выстрелом танка, кто-то успел вскинуть винтовку и даже попал — всадник повис в седле; но другой сбоку наскочил и зарубил смельчака. Никто из фольксштурмовцев прежде даже не видел русских? Плевать — все они были в мундирах и с оружием, а значит, враги, и без разницы, что старики или подростки, разве они наших в сорок первом жалели? Не вы — так ваши дети, братья, отцы, а вы не возражали — ну значит, пришел черед вам платить по счетам!
Действительно серьезное сопротивление русские встретили от стоящей на окраине зенитной батареи, успевшей опустить стволы. Но в расчетах больше половины были всё те же семнадцатилетние мальчишки, и не было ни одного артиллериста-противотанкиста с фронтовым опытом. Первым залпом в два орудия из четырех зарядили осколочные вместо бронебойных — да и стандартный ахт-ахт образца тридцать шестого года мог взять Т-54 лишь в борт, так что русские отделались сбитыми гусеницами у двух танков и потерями у всадников (а вот тут осколочные снаряды оказались очень эффективны), за что обозленные азиаты, ворвавшиеся на позицию батареи вслед за танками, пленных не брали вовсе. А вот в поле какому-то числу защитников города повезло — те, кто толпился у кухни, в большинстве дисциплинированно подняли руки — по утверждению командира второй роты, так как перед приемом пищи оружие было составлено в пирамиды в стороне, то сопротивление было бессмысленным, а сдача в плен, напротив, единственным разумным выходом. Майор был убит — его голову, отрубленную лихим ударом, для опознания принесли на штыке. И войска конно-механизированной группы генерала Иссы Плиева продолжили выполнение боевой задачи.
Через час в городе из каждого окна свешивались простыни, полотенца, наволочки и платки. Жители с ужасом смотрели на гарцующих по улицам всадников, совсем таких, как рассказывала пропаганда — в ожидании, когда эти дикие людоеды будут жарить их живьем. Но русские варвары вели себя на удивление смирно — хотя, когда они ворвались в город, всем, кто попался им на улице в военной форме, очень сильно не повезло. В старой крепости-цитадели, где теперь располагалась тюрьма и жандармерия, русских солдат встретил пожилой вахмистр, вскинул руку к козырьку и начал докладывать, хотя было видно, как ему страшно — нашли переводчика, оказалось, что сей полицейский чин рапортует, что сдает город в полном порядке, и интересуется, не будет ли доверено ему и его людям поддерживать оный и дальше. Русских, однако, интересовала лишь тюрьма, нет ли там наших пленных и коммунистов — услышав ответ, что таковых тут отродясь не бывало, а в камерах лишь местные уголовные, русский офицер приказал выгнать всех во двор, где бывших арестантов немедленно покрошили из автоматов. Во-первых, надо было куда-то деть пленных, а во-вторых, капитан, назначенный комендантом, хорошо помнил инструктаж, что в каждом немецком городе есть «вервольф», как у нас в сорок первом при отступлении оставляли подполье — но у немцев всё поставлено с большим размахом: и тайные склады оружия и боеприпасов, и банды обученных диверсионному делу головорезов, притворившихся мирными жителями, во главе стоят фанатики эсэс, готовые умереть за фюрера, и всё это тайными каналами связи объединено в одну сеть, получающую указания из Берлина. Так что капитан обоснованно ждал в самом ближайшем времени массовых попыток диверсий, убийств из-за угла, а то и фашистского восстания — и тюрьма, куда следовало бросать всех подозрительных, была архиважным местом.
Но никаких выступлений не было, ни в первые дни, ни когда фронт продвинулся еще дальше на запад. Однако же тюрьма не пустовала — поразительно, как эти герры и фрау любят стучать друг на друга (согласно статистике, по числу доносов «куда надо», на тысячу человек населения немцы, что при Гитлере, что в ГДР, что в ФРГ, что в Кайзеррайхе, были на устойчивом первом месте, а вот сталинский СССР, отставая на порядок, лишь на шестом, пропустив вперед «демократичные» Англию, США и кого-то еще). Так что очень скоро в тюрьме оказались все без исключения члены НСДАП, находившиеся в этом городе — быстро нагрузив работой Особый отдел (а что вы думали, если есть комендатура, то обязательно присутствуют и «те, кто надо» с нашей стороны). Но никаких «вервольфов» не попадалось, несмотря на комендантский час и активную следственную работу с мероприятиями типа обысков и облав. Немцы, кстати, были довольны — преступность упала практически до нуля, поскольку почти единственным наказанием для уголовной братии был расстрел у ближайшей стенки.
Еще коменданту запомнилась пышнотелая накрашенная фрау, заявившаяся «по очень важному делу» на третий день. Фрау оказалась хозяйкой местного борделя, и пришла, чтобы заявить, что ее заведение готово возобновить работу и даже расшириться, «ведь вы же, наверное, мобилизуете всех жен, сестер и дочерей офицеров вермахта и эсэс; так лучше будет, если процесс будет проходить не в антисанитарных условиях, а как подобает! Вот у меня список интересующих вас особ — а вот прошение, в случае предоставления мне дополнительной рабочей силы, выделить мне в расширение соседний дом, выселив жильцов. Зато тогда все храбрые русские солдаты и офицеры получат самое качественное обслуживание!»