Ленивое лето
Шрифт:
Нет, если когда-нибудь что-нибудь сгубит Кольку, так это его жадность.
— Тогда полный порядок, — сказал я. — Идем, командор.
Мы вышли на улицу. Ночь густая, хоть глаза коли, а окна во всех домах электричеством полыхают. Колька даже у себя свет не выключил, хотя изба оставалась пустой. «Так нужно, чтобы подозрения ни у кого не возникли, — объяснил он мне — Все в деревне знают, что мать на вокзал уехала, и пусть думают, что это я дома. Это мне для алиби», — не очень понятно втолковывал мне Колька.
Мы шли по улице, и
У Сычихи в избе тоже свет был, на террасе. Я, конечно, ее стекол за высоким забором не видел, но так мне Колька сказал. «Занавешено плотно, — сказал Колька, — а теплится свет».
Он толкнул калитку.
— Вот беда, на ключ закрыта.
И тотчас там, за высоким забором, загремел цепью и залился бешеным лаем Пират.
— Придется через забор, — кумекал Колька. Достал из-за пазухи колбасу, отдал ее мне, уперся руками в доски забора, наклонился.
— Лезь по моей спине и сигай туда, — приказал он. — И сразу колбасу ему в пасть. Пусть давится…
Я поежился: игра заходила слишком далеко. Пошутишь с таким вот человеком, а юмор до пего, как до жирафа, доходит. Все на веру берет. Может, признаться во всем, сказать Кольке правду? Раздумывая, я лизнул колбасу. Она восхитительно вкусно пахла чесноком, перцем и почему-то хрустящими малосольными огурцами. Перед такой не то что глупый кобель — кто хошь не устоит. Жаль мне стало ни за что ни про что скармливать это сокровище бессловесной твари. Да и ссадина на ноге, укушенной Пиратом, отчего-то заныла.
— Ну ее к ляду, эту затею, Колька. Рискуем жизнью, а во имя чего — неизвестно. Может, Фнксатый сбрехал насчет клада? Давай лучше сами эту колбасу умнем и по домам подадимся.
— Лезь! Мы должны знать, зачем остановился у Сычихи этот человек. Лезь, — повторил Колька голосом мученика, и я понял, на какой великий подвиг идет мой друг, жертвуя колбасой. И устыдился своей робости. Сам виноват: назвался груздем — полезай в кузов.
В одно мгновение я вскарабкался по спине приятеля на его плечи, оседлал забор.
Пират буквально из кожи лез, рвался с цепи и такой брех поднял, что опять, как и в прошлый раз, взвыли все собаки в деревне. Цирк, тарарам, светопреставление… Колька подтянулся на руках, скребанул ногами по доскам и уселся возле меня.
— Давай!
Я размахнулся и швырнул колбасу на голос Пирата. Наверно, попал удачно, потому что кобель гавкнул еще раз-другой и примолк. Только цепь позвякивала.
— Давай!
Мы скатились с забора в огуречные плети, в несколько прыжков подбежали к окнам. Я припал к стеклу, вглядываясь в избу, но увидеть ничего не смог. Темно, как в чернильнице.
— Поди сюда, — зашипел Колька от террасы. — Гляди.
Полоска света пробивалась между рамой и плотной занавеской. Колька подтолкнул меня к этой полоске, и в крохотную щель увидел я Василия Павловича. Он сидел за столом в одной майке и толстым карандашом чертил что-то на листе бумаги. Лампа-десятилинейка стояла перед ним, розовые окружья света падали на бумагу, на его сосредоточенное лицо.
— Соображаешь? — спросил Колька.
— Не.
— Схему чертит, план. Выглядел все, разузнал, а теперь расчет делает. Может, он вообще шпион? Ходит везде с каким-то чемоданом, а там, наверно, фотоаппарат у него. Или передатчик. — Колька больно ухватил меня за руку. — Нам надо выкрасть эту бумагу.
— А как?
Я уже позабыл, что сам выдумал всю эту игру, Колькин азарт захватил меня, даже мурашки по телу побежали.
— Как мы выкрадем эту бумагу, Колька?
— Очень просто. Ворвемся в избу, я крикну: «Руки вверх!», а ты хватай бумагу и — деру. Если чего — я его задержу. Приемчиком. Пошли!
Час от часу не легче. Совсем рехнулся малый.
— Колька, не чуди.
— Тшшш!
Он решительно шагнул к крыльцу, но тут Пират с диким ревом бросился ему в ноги. То ли всю колбасу слопал, гад такой, то ли вспомнил, что дом сторожить обязан.
Колька отскочил.
А в щели забора, высветив нелепую фигуру Кольки, ударил свет автомобильных фар, и там, за калиткой, остановилась машина.
Мы с маху шлепнулись в огуречные плети, путаясь в них, поползли в сторону от избы.
Скрипнул ключ в калитке, в палисадник вошли какие-то люди. Что-то тяжелое они несли, и дышали хрипло, с надрывом. Мы замерли.
Пират, тревожно скуля, рвался с цепи навстречу идущим.
— Вот это номер, — прошептал Колька. — Видишь?
— Не.
— Фиксатый и матухи наши Сычиху под руки волокут. Чего бы это с ней?
Они поднялись на крыльцо, и Пират, зараза такая, ни разу не брехнул на них, не тронул никого, не загородил дорогу, только скулил и скулил, жалуясь на что-то. На нас, наверно, колбасы мы ему, обжоре, мало дали…
— Фиксатый дверь открывает, а Сычиха и стоять не может, — шепотом рассказывал Колька. — Ну и глаза у него! Ручаться могу, даже филин так не видит ночью, как он видит.
Когда за ними закрылась дверь, мы опрометью бросились к калитке, выскочили на улицу. И Пират не загородил нам дорогу — лежал у крыльца и скулил.