Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 1
Шрифт:
–– Чувствуется, молодой человек, что вы настоящий сын нашей матери Церкви и впрямь искренни в достижении узнать причину вашего ареста! – он вернулся за стол, и его лицо опять приняло равнодушно-каменное выражение; голос стал тяжёлым, как язык соборного колокола. – Вы обвиняетесь в убийстве викария Буффало, и я желаю слышать от вас слова признания, очищающего душу от тяжкого греха!.. А также я хочу слышать, где ваши сообщники-доганьеры, с которыми вы вчера в «Боттильерии» сире Труффо Бельконе устроили пьяный погром?
«…И всё-таки не тётушка Туцци, а я был прав в том, кто подлинные убийцы викария, – пронеслось у Пьеро в голове; он искоса бросил взгляд на Катарину: она была бледна. – Ну что ж, во всём буду опираться на собственную интуицию и опыт, приобретённый от общения с подобными Марко Черризи Святыми отцами…»
–– Судя по той уверенности, с какой вы, Святой отец, говорили с нами о хозяине «Боттильерии» из Анкиано сире Труфо Бельконе, то ясно, что до нашего ареста вы успели многих допросить, – спокойно и твёрдо заговорил Пьеро. – И если ваши палачи калёными щипцами не будут выворачивать
Взгляд Черризи стал зверски ненавидящим.
–– Давайте рассказывайте, что произошло с вами в «Боттильерии»? – процедил он сквозь зубы. – Но так, чтобы ваши слова были как свет христовой Истины!
–– Именно так и будет, Святой отец! – подчёркнуто вежливо склонил голову Пьеро и, не дождавшись разрешения, встал с колен; его примеру последовала Катарина.
Священник остался к их поступку безучастным, лишь его маленький воспитанник вопросительно взглянул на него, но, увидев на лице наставника равнодушие, не решился одёрнуть дерзких арестованных.
–– Вчера вечером, Святой отец, я шёл на свидание вот к этому, как вы выразились, милому дитя, чтобы наконец признаться ей в любви, – с простой мужской прямолинейностью стал рассказывать ему Пьеро; у Катарины сразу вспыхнули щёки, и потупился взгляд. – Зайдя в «Боттильерию» сире Труффо Бельконе, в которой работает контадина Катарина, я увидел, что к ней пристаёт некий Аккаттабрига ди Пьеро дель Вакка, бывший подёнщик моего отца сире Антонио да Винчи… По-видимому, Аккаттабрига был недоволен работой у моего отца и тем, как мой отец платил ему за его лень, поэтому он решил отомстить ему весьма гнусным и витиеватым способом, посредством меня и моей любимой девушки… Он, как и все жители посёлка Анкиано, знал, что я прихожу в «Боттильерию» сире Труффо из-за контадины Катарины, поэтому – я думаю, -решил обесчестить её, использовав таким образом в своих целях ни в чём неповинную девушку, чтобы отомстить всей нашей фамилии… Я подозреваю также, что для пущей верности он подговорил для этой цели и четырёх доганьеров, заходивших время от времени в таверну, где он угощал их вином. Вы не хуже меня знаете, Святой отец, что пьяной солдатской голове, закованной в железо, где стиснутые мозги не соображают даже трезвые, в радость позабавиться слабым, не способным защитить себя милым дитя… В общем, я успел вовремя: ни хозяина харчевни, ни посетителей в ней, кроме пятерых злоумышленников, не было. Они без труда могли осуществить задуманное, затащив контадину Катарину в винный погреб или в один из продовольственных подвалов, которых в башне Кампо делла Торраччо замка Адемари бесчисленное множество. К счастью для меня и Катарины, этого не случилось!.. Как только Аккаттабрига протянул к моей любимой девушке свои грязные руки, в «Боттильерию» вошёл я и преподал ему и его сообщникам, доганьерам, такой урок взыскательной вежливости, что все они легли на полу таверны рядком для светлого сна, в котором сладкоголосые амуры учат правильно обращаться с нежными девичьими созданиями. Свидетели тому уроку вошедшие в таверну фермеры Джорджо Миаланни, Каприо Дитеста и, мир его праху, викарий Буффалло. Так что, Святой отец, если мне за что-то и отвечать, то только перед Его Величеством, королём Козимо Медичи за побои, нанесённые его королевским пограничным воинам; что же касается контадины Катарины, то, видит Бог: он взыщет с неё разве что за её чистоту и невинность?
У Святого отца из груди вырвался безысходный вздох. Пьеро продолжил:
–– Став очевидцем отвратительного поведения Аккаттабриги и доганьеров, викарий Буффалло пожелал доставить их вашему Преподобию, – видя, какое действие возымели его слова на священника, стал он уверенней говорить. – И я подозреваю, что пришедшие в себя по дороге злоумышленники, когда осознали, что им грозит, убили бедного викария… Из вашего вопроса, Святой отец, о доганьерах я делаю вывод, что они ещё так и не найдены…
–– Да!.. Для того, чтобы это понять, не надо большой проницательности, – после небольшой паузы раздражённо заметил Черризи.
–– Простите, Святой отец.
–– А матушку мою Туцци вы тоже арестовали? – набравшись смелости от Пьеро, спросила Катарина.
Священник исподлобья посмотрел на неё и усмехнулся.
–– Нет, дитя, твою кормилицу мы ещё не прибрали в лоно матери Инквизиции.
У Катарины и Пьеро из груди вырвался вздох облегчения, не укрывшийся от взгляда Святого отца. Он вновь поднялся из-за стола, неторопливо подошёл к дверям и, пригласив в канцелярию стоявших за дверью стражников, приблизился к Распятью. Прочитав короткую молитву и осенив себя крестным знамением, фра Марко Черризи повернулся к Пьеро и Катарине. На этот раз на его лице не было ни печати каменного равнодушия, ни гнева в глазах. Он был просто по-человечески спокойным.
–– Всё, что вы рассказали, действительно подтверждается словами свидетелей, о которых вы упомянули, – сказал он, – но, к сожалению, пока не пойманы подозреваемые в убийстве викария Буффало доганьеры, я вынужден вас задержать – таковы непреложные законы Святой матери Инквизиции и её Священной Канцелярии… Одно могу гарантировать вам, что относиться к вам будут хорошо! – и, перекрестив арестованных, обратился к стражникам: – Уведите их!..
Пьеро и Катарина удручённо переглянулись, сблизились и, не стесняясь Святого отца, прикоснулись друг к другу губами. Видя их нежное взаимоотношение, преданность друг другу и кротость, с которой они выслушали его слова, он приказал стражникам снять с них кандальные ремни. Освободившимися руками Пьеро и Катарина обняли друг друга. Священник выждал время, дав им возможность
Пьеро и Катарина зажали руками уши, чтобы не слышать этих визжащих истерических воплей пытаемого подёнщика. Так продолжалось почти до самого вечера с некоторыми небольшими перерывами, когда, по-видимому, Аккаттабрига терял сознание от боли. Когда же пытки закончились, и в подвале наступила тишина, то и тогда ещё долгое время в ушах девушки и парня стоял нечеловеческий страшный крик, не давший им за всю ночь сомкнуть глаз…
Г Л А В А 4.
К большому удивлению Пьеро и Катарины, их выпустили из тюремного подвала Священной Канцелярии уже на утро третьего дня. Будучи в одиночных камерах, они слышали всё, что происходит в подвале. Однако до слуха ни одного из них не долетало ни известия, ни шума о том, что доганьеры пойманы и препровождены в каземат Священной Канцелярии. Святой отец фра Марко Черризи лично, ничего им не объясняя, вывел из камер Пьеро и Катарину, а также фермеров Джорджо Миаланни и Каприо Дитеста. И препроводил всех из мрачного подвала на улицу, где их встречала дружная компания: отец Пьеро сире Антонио да Винчи, хозяин «Боттильерии» сире Труффо Бельконе и тётушка Туцци с маленьким Галеотто. Оказалось, что сире Труффо и Туцци, узнав от Галеотто об аресте Пьеро и Катарины, немедленно отправились во Флоренцию в нотариальную контору Антонио да Винчи, и рассказали ему обо всём, что случилось с его сыном и любимой девушкой его сына… Выслушав их рассказ, сире Антонио, не раз сталкивавшийся с фра Марко Черризи ввиду того, что священник управлял делами Священной Канцелярии в его родовом поместье, – зная нрав Святого отца, – заручился письменной поддержкой флорентийского кардинала, разрешающей под денежный залог освободить из тюремного подвала Священной Канцелярии всех, кроме Аккаттабриги. Также на освобождённых накладывалась обязанность подписать бумагу, предусматривавшей оставаться им в поместье Винчи и селе Анкиано до особых указаний управляющего делами Священной Канцелярии и являться по первому требованию его Преподобия фра Марко Черризи. Выезд подписавших бумагу из указанных посёлков расценивался в документе как бегство и карался для них анафемой и отлучением от Святой матери Церкви, объявлением их еретиками и казнью на чистилищном костре. Все эти меры, безусловно, морально отягощали подписавших буллу, но свобода для них была куда лучше, чем мрачный тюремный подвал Священной Канцелярии, в котором можно было сойти с ума от нечеловеческих криков людей, пытаемых палачами. К тому же для Пьеро такой виток событий даже пришёлся по нраву, ведь ему подходило время возвращаться во Флоренцию, в нотариальную контору отца, чего он никак не хотел. Мысль о расставании с Катариной для него была ужасна, поэтому, в отличие от всех, он подписал буллу, обязывающую его ещё долгое время находиться в поместье отца, с величайшим удовольствием. Сире Антонио да Винчи такое развитие событий не обрадовало. Он остро нуждался в помощи сына, так как дел во Флоренции накопилось очень много. Не понравилось ему также и то, как Пьеро смотрел и обходился с бедной поселянкой из Анкиано. Его опытный взгляд зрелого мужчины сразу уловил, что его сын страстно влюблён в эту миловидную и чрезвычайно нежную кареглазую девушку. Опытный нотариус, уже однажды обжёгшийся со старшим сыном Франческо, протестовавшего против вмешательства отца в его личную жизнь, не подал виду, что выбор младшего сына ему не понравился. Пьеро, в свою очередь, при встрече с отцом не стал скрывать своих намерений и, выходя из Священной Канцелярии после подписания буллы, как бы, между прочим, объявил:
–– Познакомься, отец, это Катарина, моя избранница! Я хотел тебе всё рассказать по приезде во Флоренцию, но раз уж так сложились обстоятельства и неизвестно, когда я туда вернусь, то говорю тебе сейчас: я её очень люблю!.. – выдержав небольшую паузу, пока сире Антонио оценивающе разглядывал Катарину, он уже твёрдо добавил: – И ничто меня не сможет с ней разлучить: ни война, ни анафема, ни родительское порицание!.. – последние слова Пьеро произнёс с особенным ударением.
Высокий, крепкий ещё сире Антонио, взгляд которого из-под нависших бровей походил на взгляд ястреба, пронзил сына; его острый крючковатый нос вздёрнулся, и тонкие губы расплылись в весьма удовлетворительной улыбке.
–– О том, что ты её любишь, сын, мог бы мне и не говорить, – вкрадчиво прозвучал его голос. – Это и так видно!.. Достаточно одного взгляда на тебя, чтобы понять насколько ты влюблён в это милое создание… Однако мне нравится, с каким достоинством ты произносишь эти слова!.. Похвально!..Так может их произносить только настоящий мужчина!
Не подозревая, что кроется за этим, Пьеро и Катарина тоже заулыбались ему в ответ радостными улыбками, полагая, что сире Антонио одобрил выбор своего сына. Холодный, расчётливый флорентийский нотариус решил не торопить события. Всех освободившихся из тюремного подвала Священной Канцелярии он пригласил к себе в дом отпраздновать частичную развязку непредвиденного недоразумения, связанного с убийством викария. Монна Туцци и маленький Галеотто тоже были приглашены на этот небольшой праздничный обед по случаю выхода узников из каземата Священной Канцелярии.