Летучий голландец
Шрифт:
Совет племени не сомневался: они должны избавиться от этого человека, иначе велик риск того, что фетиш восстанет против всего племени. Шаман требовал, чтобы обидчика выпустили в джунгли после наступления темноты, где он будет до смерти замучен ночными демонами. Но вождь был гуманнее и выбрал традиционный метод – забить его до смерти. Он убедил всех, что этот человек заслуживает такой чести, потому что он совершил свои ужасные действия публично, чтобы все это видели. Если бы он сделал это втайне, люди, возможно, никогда бы об этом не узнали, и племя было бы обречено.
Вот так мы стали свидетелями этого наказания. Я надеялся в дальнейшем узнать побольше о фетише, но на следующий день меня скосил приступ малярии. Я бы выздоровел быстро и остался еще на несколько дней, чтобы продолжить исследования. Но Эфуа сказал мне, что один из гребцов каноэ, выпив слишком много пальмового пива, проболтался, что я пытался съесть банан в лодке. Шаман бома сделал вывод, что моя лихорадка – наказание речных духов, и из-за того, что мне позволили остаться в селении, может пострадать все племя. Он хотел, чтобы нам всем пятерым расшибли головы – разумеется, по большой дружбе, – чтобы задобрить речных духов. Так что самое время было уходить, и, несмотря на мою болезнь, мы так и сделали.
11
Роуленд Вандерлинден отпил воды из стакана. Рейчел восхищенно смотрела на него. Она никогда не видела человека, пережившего что-либо подобное. Большинство из нас, думала она, занято лишь банальными проблемами, а такие люди, как Роуленд Вандерлинден, разгадывают тайны мироздания. Ей глубоко льстило, что он доверился неискушенному собеседнику, ей. И Рейчел все больше надеялась, что он таким образом за ней ухаживает.
– Конечно, история с фетишем очень интересна, – сказал Роуленд. – Но больше всего меня потрясло то, что этот несчастный уничтожил его именно из-за самоубийства любимой жены. Видимо, он любил ее так сильно, что все остальное было для него уже не важно. Разве не удивительно, что мужчина может сделать ради женщины, которую любит?
– Да, действительно, – сказала Рейчел. Она подумала: хотя они знакомы так мало, но как было бы замечательно, если бы кто-нибудь такой, как Роуленд, умер из-за любви к ней. Но сразу выкинула эту мысль из головы.
– Я так рада, что вы смогли убежать. Знаете, мне не нравится история о фетишах. Все это звучит как-то страшно и дико…
– Можно звать вас по имени? – спросил он с улыбкой.
– Конечно, – ответила она.
– Я так счастлив снова видеть вас, Рейчел, – сказал Роуленд. – И так рад, что вы согласились пойти со мной на ланч. Я часто думал о вас после того вечера в Квинсвилле. Уверен, ваш отец говорил что-нибудь нелестное обо мне. Он славится тем, что не любит экспертов.
– Ну, он не говорил, что вы ему не понравились, – ответила она.
Роуленд рассмеялся:
– А что именно он говорил?
– Что он не думает, что интеллектуалы в самом деле понимают, для чего нужен закон, – сказала она.
– Меня это не удивляет, – сказал Роуленд Вандерлинден. Он нахмурил брови и попытался изобразить ее отца. – «Вы, интеллектуалы, не видите разницы между добром и злом, между белым и черным. Для вас это всегда оттенки серого. Вы никогда не признаете никого виновным ни в чем». – Роуленд засмеялся. – Ну конечно же, это старая школа.
Рейчел тоже засмеялась, обрадовавшись, что он не настроен слишком уж враждебно к ее отцу.
Пока они ждали, когда им подадут еще кофе, он рассказал немного о своей семье. Как и у Рейчел, предки Роуленда давным-давно приехали из Голландии, спасаясь от религиозных гонений. Поселились на севере страны и обрабатывали землю. Отец Роуленда стал школьным учителем и добился того, чтобы сын получил хорошее образование.
– Разве не странно, что у нас обоих знаменитые имена? – сказал Роуленд. – Я имею в виду, что Дэфо – почти как Даниэль Дефо, помните, который написал «Робинзона Крузо».
– Да, – сказала Рейчел, – но я никогда не слышала о знаменитых людях по фамилии Вандерлинден.
– Немногие знают это имя, – сказал Роуленд. – Помните, кто такой Джон Локк? Он называл себя Вандерлинден, когда жил в изгнании в Голландии. Возможно, позаимствовал это имя у моих предков.
Рейчел призналась, что не имеет ни малейшего представления и о том, кто такой Джон Локк.
– Философ, – сказал Роуленд. – Знаете, «Опыт о человеческом разумении» и всякие рассуждения о случайных связях идей? – Он понял, что она ничего об этом не знает, и улыбнулся. Дотронулся рукой до ее пальцев, чтобы подбодрить. – Не волнуйтесь, Рейчел, это не важно. То, что важно в жизни, не найдешь в философских книгах.
Его прикосновение взволновало ее так сильно, что она едва не задохнулась.
– У моей матери тоже были голландские предки, – сказал он. Его голос стал таким тихим и ласковым, что она стала различать звон приборов за соседними столиками. – Мой отец всегда говорил мне, что если я когда-нибудь женюсь, самое лучшее – найти себе «голландскую жену».
Рейчел была потрясена.
– «Голландская жена»! – воскликнула она. – Так отец всегда называл мою мать. Он обычно говорил: «С голландской женой не пропадешь».
Они оба рассмеялись и посмотрели друг на друга с восторгом.
12
Через полгода после этого разговора Рейчел Дэфо и Роуленд Вандерлинден сочетались браком в Бюро регистрации Квинсвилля. Ее отец был не очень рад – то ли из-за того, что она с такой легкостью вышла замуж за «первого встречного», то ли из-за весьма необычных интересов ее жениха. (На помолвку Роуленд подарил ей высушенную голову из Южной Америки – она занимала почетное место на каминной полке в гостиной Дэфо, пока не умудрилась свалиться в огонь, когда судья был дома один.)
Ради дочери он пытался наладить добрые отношения с Роулендом, хоть и опасался, что такой брак не может быть долговечным. Для него было очевидно: Роуленд одержим своими исследованиями в отдаленных уголках мира и не выражает ни малейшего намерения оставить их ради семейной жизни. Его даже наградили пожизненным исследовательским грантом Национальной ассоциации антропологов.
С точки зрения судьи, Роуленд, очевидно, не понимал, что для семьи необходима стабильность.
– Он не вкладывает в это душу, – сказал он как-то одному из своих сослуживцев.