Летучий голландец
Шрифт:
Но судье Дэфо не пришлось терпеть своего зятя слишком долго. Через год после свадьбы ненадежное сердце подвело его в последний раз. Он умер, как и хотел, на судейском месте. Это случилось в разгар весенней сессии, и он только что вынес приговор о пожизненном заключении женщине, которая совершила неудачную попытку отравить своего мужа и троих детей. Внезапно он откинулся на спинку стула и перестал говорить. Его глаза оставались открытыми, поэтому чиновникам потребовалось некоторое время, чтобы понять, что судья умер; его голова всегда была слишком похожа на череп.
Как он и просил, его похоронили в Камберлоо – второй его резиденции, где он собирался жить на пенсии.
Смерть отца стала тяжелым ударом для Рейчел. Она потеряла человека, которого нельзя заменить, человека, который любил ее, как бы она ни поступала. Она уже хорошо понимала, что их любовь с Роулендом была гораздо менее прочной.
«Легко строить, легко и ломать», – предостерегал судья.
Через год после его смерти Рейчел стало ясно, что ее отношения с Роулендом Вандерлинденом действительно начинают рушиться.
Роуленд теперь большую часть недели проводил в Музее – писал статьи на различные антропологические темы – и оставался на ночь в своей квартире в городе. По выходным, бывая дома с ней в Квинсвилле, он продолжал делать записи. После этого ходил кругами, как собака вокруг подстилки, вынюхивая и не находя места, где бы прилечь. Иногда говорил с Рейчел о своей работе, но бывал нетерпелив, и она постоянно чувствовала себя глупой. Как будто ее собственные мысли – маленькие рыбки, которых нужно бросить обратно в Озеро и ждать, пока они вырастут.
Даже занятия любовью отвлекали его только на время; его мысли, казалось, витали где-то далеко.
Когда Музей отправил его в научную командировку в Египет, Рейчел уговорила его взять ее с собой; то был первый раз, когда она выехала из Канады. Кроме морского путешествия и нескольких дней в отеле Каира, все остальные впечатления оказались для нее крайне неприятными: жизнь в палатке на песке в пустыне, у всех на виду, однако не умея ничего объяснить толпам египетских рабочих. И вдобавок ко всему – удушливая жара, кусачие мухи и москиты. Ей было нечем заняться. Роуленд, напротив, был в своей стихии: в восторге от каменных плит с непонятными надписями и захороненных папирусов. К тому же, естественно, он пользовался популярностью у местных.
Они провели там всего месяц, когда она серьезно заболела – возможно, из-за воды. Египетский врач посоветовал Роуленду отвезти ее домой. С неохотой, потому что работа была не закончена, он упаковал вещи, и они вернулись в Канаду.
Спустя всего неделю в Квинсвилле она увидела, что он снова забеспокоился. «Но я уверена, что он по-прежнему любит меня, – говорила она себе. – И я уверена, что я все еще его люблю». Она заставляла себя верить в это, боясь, что может легко его возненавидеть.
Ко второй годовщине смерти отца Рейчел не могла больше мириться с этой ситуацией. Она представляла себе судью, который говорил ей то, что она и так уже знала: «Ты совершила большую ошибку». Будь он здесь, он бы решил эту проблему вместо нее. Но его больше нет, и она собралась с силами, чтобы справиться с ней в одиночку.
Однажды в субботу вечером они с Роулендом сидели во дворике за домом. Он что-то писал в своей книжке, а Рейчел наблюдала, как над Озером садится солнце.
И почувствовала, что настало время заговорить.
– Ты изменился, – сказала она Роуленду, словно декламируя первые строчки какой-то классической пьесы.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он, откладывая записную книжку, но без особого интереса.
– Ты уже не тот человек, за которого я выходила замуж, – сказала она, удивившись, как естественно она произнесла эту избитую фразу.
Он посмотрел на нее в лучах заходящего солнца и вдруг ответил:
– Да нет, я все тот же.
У нее сжалось сердце от сознания того, что он прав. Некоторое время они молчали.
– Я не могу так дальше жить, – продолжала она гнуть свою линию. – Я не та голландская жена, которая тебе нужна.
Казалось, его это не потрясло.
– У меня есть идея, – сказал он в сгущающейся темноте. – Британский музей только что получил множество артефактов с новых раскопок. Они хотят, чтобы я приехал и помог им составить каталог. Может, мне стоит поехать. Это даст нам возможность подумать о нашей ситуации.
– И как долго тебя не будет? – спросила она.
– Наверное, четыре или пять недель, – сказал он. Поверхность Озера уже почти слилась с краем неба. – Мы сможем все решить, когда я вернусь. Так или иначе.
Через два дня он был готов к отъезду в Англию. Перед тем как выйти из дома в последний раз, он взял ее за руку.
– Что бы ни случилось, – сказал он, – помни: если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, просто позови меня.
Он взял сумку и ушел.
Два месяца она его не звала и не получала от него никаких известий. Потом пришла телеграмма, в которой сообщалось, что он едет на поезде из Галифакса и будет дома на следующий день.
Так и получилось, что она сидела в кухне и ждала его, собираясь решить все раз и навсегда. Потом услышала три звонка и открыла дверь. Там стоял светловолосый мужчина с грубым лицом и прозрачно-голубыми глазами – ничем не похожий на Роуленда Вандерлиндена мужчина, который сказал: «Я – ваш муж».
И она впустила его в дом.
13
Томас Вандерлинден, лежавший в постели в больнице Камберлоо, умолк. Дотянулся до кислородной маски, надел ее и стал глубоко дышать. Потом закрыл глаза, и его голова упала на подушки.