Летучий голландец
Шрифт:
– Очень интересно, – сказал Томас, когда я закончил. – Полагаю, вы не читали «Nox Реrpetua»[3] Гильберто?
Я, как обычно, признался в собственном невежестве.
– Это – одна из популярных книг середины XVI века о снах, – сказал он. – Гильберто утверждает, что не ты выбираешь себе сны, а они выбирают тебя.
Я сказал, что эта идея мне что-то не нравится.
– Главная мысль этой книги, – сказал Томас, – заключается в том, что мир совсем не так рационален, как нам хотелось бы думать. По Гильберто, ночь подтверждает эту мысль. Когда наступает тьма, приходит сон, принося с собой безумие и ужас.
Эта идея мне тоже не понравилась.
– Конечно, в
Томас Вандерлинден покачал головой и посмотрел на меня так, как, должно быть, всегда смотрел на особенно тупых студентов.
– Конечно, это спорный вопрос, – сказал он. – Но, вероятно, доказать разумность мира тогда было намного проще, чем сейчас.
Я сидел в ожидании неизбежной лекции. Но он пожалел меня, и вместо этого снова заговорил о своей матери.
– Прежде всего, вас, конечно, удивило, почему она впустила незнакомца, – сказал он, – и почему она так никогда и не разрешила ему рассказать, кто он на самом деле.
– Да, действительно, – ответил я.
– Разумеется, я задал ей эти вопросы, – сказал Томас. – Она стала говорить, что единственный человек, который может на них ответить, – это ее муж, настоящий Роуленд Вандерлинден, и она хочет, чтобы я нашел его! Я был поражен, поскольку считал, что он уже наверняка умер. Я сказал ей, что это бессмысленно: учитывая, какой он был человек, можно смело заключить, что он умер и похоронен где-нибудь на другом краю света. Но даже если он жив – почему он должен захотеть ее увидеть спустя все эти годы? И почему он должен что-то знать о человеке, который постучал в дверь ее дома? – В уголках глаз Томаса заиграли ироничные лучики морщинок. – Но я зря терял время. Вы даже не представляете себе, насколько бесполезно было спорить с моей матерью, когда она приняла какое-нибудь решение. Она была очень упрямая женщина. Она просто повторяла: «Разыщи его! Привези его ко мне!»
Он потянулся к ящику тумбочки у кровати и вынул из него еще одну фотографию – на этот раз без рамки. И протянул ее мне.
– Она дала мне вот это. Она подумала, что это может мне как-то помочь, – сказал профессор, – хотя снимок сделан очень давно.
Передо мной была одна из тех старых фотографий – сепия с размытыми контурами. Мужчина в тропическом снаряжении – рубашка со множеством кармашков, белый пробковый шлем – стоял перед какими-то пирамидами. Загадочным образом на фотографии он выглядел ростом с пирамиды, и в то же время – таким маленьким и плоским, что помещался в ладонь. У него был серьезный вид; его худое лицо обросло щетиной. Рядом – палатки, по виду которых можно предположить, что они принадлежат археологической экспедиции.
– Вот так впервые, – сказал Томас, – я увидел настоящего Роуленда Вандерлиндена. В тот году меня был отпуск в университете; в моем распоряжении было достаточно времени. И вот с помощью этой фотографии я начал поиски.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
РОУЛЕНД ВАНДЕРЛИНДЕН
Ибо кто не был поражен, пытаясь воскресить некий фрагмент прошлого, внезапным впечатлением, что он пробирается сквозь пепел; и потом – медленно возникающим пониманием, что наша сущность состоит из того – возможно, только из того, – что мы никогда не сможем восстановить из этих обломков?
Шерод Сантос
1
Это случилось в тот вечер, когда мать велела Томасу найти Роуленда Вандерлиндена и привезти его к ней. После того как Рейчел легла спать, Томас спросил совета у доктора Веббера. Тот уже оставил свою медицинскую практику и теперь был на пенсии; он переехал в дом Рейчел, чтобы смотреть
Томас и доктор пили бренди и курили толстые сигары, сидя в библиотеке перед камином в просторных креслах, кожа на которых стала мягкой от времени; для начала сентября вечер был прохладным. Тяжелые парчовые шторы были по-вечернему задернуты.
В этой комнате хранилась большая часть тех книг, которые Томас прочел в молодости. Если существует некая геология мозга, то у Томаса таковая сформировалась именно здесь. Сама Рейчел никогда не была любительницей чтения, поэтому с тех пор, как он покинул дом, в библиотеке появилось мало нового. Ему было приятно думать, что он до сих пор мог бы ориентироваться среди этих полок с завязанными глазами и многие книги способен достать на ощупь. Иные – старые друзья, с которыми так приятно находиться рядом. Другие – трофеи, добытые в бою. Третьи олицетворяли поражения или незаконченные битвы.
Доктор Веббер пристально смотрел на него, выпуская струйки влажного сигарного дыма из темных ноздрей.
Томас привык к этим зеленым глазам, которым была присуща некоторая плоскость, как будто у них отсутствует одно из измерений. Веббер казался Томасу древним стариком, хотя в действительности был всего на несколько лет старше Рейчел. Кожа да кости – худые ноги казались еще более худыми из-за полосатых брюк; худые жилистые руки; худое костистое лицо, тонкий длинный нос.
Худое все, кроме губ, что втягивали сейчас сигарный дым. Они были толстые, красные и влажные – губы человека, который однажды (Томас сам это слышал) сказал его матери: «Единственная причина, по которой я хотел бы вновь обрести невинность, – чтобы иметь удовольствие снова ее потерять». Она тогда рассмеялась.
Доктор тоже был потомком тех фермеров-пуритан, которые много поколений назад, спасаясь бегством от религиозных преследований на юге, уехали на север в крытых фургонах. Все в черном, они добрались до этой огромной лесистой страны инстинктивно и принялись искоренять смертельного врага фермеров – сами леса. Они преуспели в этом деле, зажили счастливо и стали первыми бюргерами городов, которые сами построили.
Вот из такого маловероятного рода и происходил доктор Веббер. Он познакомился с Рейчел, когда она в годы войны добровольно работала в госпитале. Томасу не особенно нравился этот худой материнский друг. Потом, когда дела у Томаса в школе однажды пошли не так хорошо, как следовало бы, он случайно услышал, как мама спрашивает у Веббера совета, что с ним делать.
– Оставь его в покое. Он хороший парень. Ты должна им гордиться, – сказал ей Веббер.
После этого Томасу стало стыдно, что доктор Веббер ему не симпатичен, и он простил ему все, что требовало прощения. Особенно вот это: Рейчел часто приглашала Веббера домой на ужин после тяжелого дня в операционной или в больнице. Иногда поздним вечером он все еще продолжал сидеть с ней, когда Томас уходил спать.
В одну из таких ночей, когда Томасу было двенадцать, он проснулся за полночь и уже не мог заснуть. Спустился на кухню выпить молока. Когда он проходил комнату матери, то заметил, что дверь приоткрыта, а свет на первом этаже, в кухне, уже горит. Томас, полусонный, открыл дверь, ожидая увидеть Рейчел. А вместо нее увидел доктора Веббера. Тот стоял у открытого холодильника, совершенно голый; его худое тело было поразительно волосатым. Он неловко посмотрел на Томаса, а мальчик ничего не сказал, только быстро пошел обратно к себе в спальню. Вскоре он услышал, как доктор снова поднимается по лестнице. Через несколько минут ступеньки вновь заскрипели, и входная дверь открылась и закрылась.